 |
| Svetainės tvarkdarys |
 |
Užsiregistravo: 05 Spa 2006 01:16
Pranešimai: 27106
Miestas: Ignalina
|
Источник - http://www.vybory.ru/nauka/0100/vdovkor.php3
Выборы в России
2000 год. Выпуск № 1.
А. И. Вдовин, В А. Корецкий
РАСПАД СССР И ПРОБЛЕМЫ НАЦИОНАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКОГО РАЗВИТИЯ РОССИИ
В литературе выдвинуто немало гипотез о причинах распада СССР [1]. Можно встретить ссылки на случайность произошедшего. Дескать, были бы у генерального секретаря Ю. В. Андропова здоровые почки, не было бы всей цепи событий, которая привела к распаду страны [2]. Союз можно было сохранить и в том случае, если бы между Б. Н. Ельциным и М. С. Горбачевым не возникло личной неприязни, роковым образом сказавшейся на судьбе СССР [3]. Куда как больше имеется авторов, усматривающих в распаде проявление некоей закономерности. На всеобщность претендует объяснение с опорой на так называемый закон энергетической неэффективности больших государств, согласно которому не только распался СССР, но идет распад России, распадутся США, Канада, Китай, Австралия [4].
В статьях историков получает развитие обозначенная еще в Беловежье “линия”, согласно которой распад Союза ССР закономерен и объективен. А. Н. Сахаров успокаивает сограждан: “Происходит то, что и должно происходить... Россия просто проходит со значительным запозданием те же цивилизационные ступени эволюции, что и другие развитые страны” [5]. Дескать, цивилизационное развитие и политическая жизнь 60—70-х годов практически подготовили распад Союза, и тут уж ничего не поделаешь. Согласно такому подходу, СССР, как и советский социальный строй, рухнул в силу своей внутренней несостоятельности, он изжил себя сам по себе, будто советские люди сами (на своем жизненном опыте) пришли к мысли о необходимости отказа и от своего “имперского” государства, и от социализма [6]; СССР саморазрушился [7]. А. О. Чубарьян представляет распад СССР результатом “с одной стороны, роста национального самосознания, с другой — краха тех методов, с помощью которых создавался и жил СССР” [8]. Со ссылками на общецивилизационные основы выстраиваются объяснения крушения СССР его проигрышем в холодной войне в результате технологического отставания и снижения уровня конкурентности [9], поражением социализма в многовековом соперничестве с либерализмом [10].
Вина за распад Союза ССР нередко почти полностью перекладывается на Запад. В этом случае дезинтеграция предстает результатом осуществления планов реставрации капитализма в СССР, инициированных США и осуществленных американо-английской агентурой при помощи деятелей типа Хрущева и Горбачева [11]. И хотя бывший американский посол в Москве Дж. Мэтлок, занявшись “вскрытием трупа” СССР для установления причин смерти (его мемуары так и называются: “Аутопсия империи”), утверждает, что “администрация США в целом не была заинтересована в развале СССР” [12], факты не позволяют согласиться с этим. К нашим дням стали известны детали целого ряда проектов, разработанных в США и направленных на уничтожение СССР, расчленение его территории, уничтожение русского народа. Так, А. Даллес (директор ЦРУ в 1953—1961 гг.) еще в конце второй мировой войны предложил план послевоенной борьбы с СССР, в ходе которой “эпизод за эпизодом будет разыгрываться грандиозная по своему масштабу трагедия гибели самого непокорного на земле народа, окончательного, необратимого угасания его самосознания” [13]. В основе этого и всех последующих планов ведения “холодной войны” против СССР лежала установка “взорвать Советский Союз изнутри с помощью подрывных средств и разложения” и старых, как мир, приемов натравливания одних народов на другие [14]. 18 августа 1948 г. Совет национальной безопасности США утвердил директиву “Цели США в отношении России”, направленную на свержение советской власти и декоммунизацию страны силами “любых местных властей, которые придут на смену советской власти” [15]. В начале 1953 г. конгресс США принял предложенную президентом Эйзенхауэром резолюцию, в которой выражалась надежда на то, что “народы, находящиеся под господством советского деспотизма, должны будут вновь обрести права самоопределения” [16]. 9 июля 1959 г. конгрессом США была принята резолюция о порабощенных нациях. В ней утверждалось, что “с 1918 г. империалистическая агрессивная политика русского коммунизма привела к созданию обширной империи, которая представляет зловещую угрозу для безопасности Соединенных Штатов и всех свободных народов мира”. Резолюция требовала освобождения и возвращения независимости целому ряду стран и народов, в том числе Польши, Венгрии, Литвы, Украины, Чехословакии, Латвии, Эстонии, Белоруссии, Румынии, Восточной Германии, Болгарии, Континентального Китая, Армении, Азербайджана, Грузии, Северной Кореи, Албании, Идель-Урала, Тибета, Козакии, Туркестана, Северного Вьетнама и других. Было постановлено ежегодно отмечать в США третью неделю июля как “Неделю порабощенных наций” до тех пор, пока “не будет достигнута свобода и независимость для всех плененных наций мира” [17].
Не является тайной и “Доктрина освобождения”, принятая администрацией Дж. Буша в 1989 г. и преследовавшая цель демонтажа “советской империи”. Доктрина ставила задачи поэтапного отторжения четырех кругов государств “империи”: Индокитая и стран социалистической ориентации (4-й круг), восточноевропейских стран и Кубы (3-й круг), союзных республик СССР (2-й круг), республик и регионов собственно усеченной России (1-й круг) [18]. Известен целый ряд откровенных признаний виднейших американских государственных и общественных деятелей, утверждающих, что “победа США в холодной войне была результатом целенаправленной, планомерной и многосторонней стратегии США, направленной на сокрушение Советского Союза” [19]. В частности, Дж. Вулси во время сенатских слушаний при утверждении его директором ЦРУ сказал о бывшем Союзе ССР: “Да, это мы прикончили Гигантского Дракона” [20]. Президент США Дж. Буш после развала Союза заявил, что это “наша победа, победа ЦРУ” [21]. Б. Скаукрофт (советник Буша по национальной безопасности) не мог не сообщить всему миру, что его “первой реакцией на окончательный спуск советского флага над Кремлем было чувство гордости за ту роль, которую мы сыграли в достижении этого. Мы упорно работали над тем, чтобы продвинуть Советский Союз в этом направлении…” [22]
Ныне в США открыто заявляют, что не только распад СССР, но расчленение России пойдет “на пользу” не только ей самой, но и Соединенным Штатам. В таком случае в американских руках оказались бы “эффективные рычаги давления”. Имея дело с индивидуальными государствами внутри бывшей России, “США могли бы натравливать их друг на друга”. И уж во всяком случае США имели больше власти над такими государствами “уже хотя бы благодаря своим явно превосходящим масштабам” [23]. Государственный секретарь США через российскую прессу объявляет, что задача США “состоит в том — поскольку это в наших (т. е. американских. — Авт.) интересах, — чтобы управлять последствиями распада советской империи” и, конечно же, исключительно в целях “помочь России добиться процветания” [24]. Заместитель государственного секретаря США всерьез пытается утверждать, что интересы русских, которые сегодня находятся вне России, заключаются только в том, чтобы “быть полноправными гражданами в своей новоприобретенной родине”. Призывы к воссоединению русского народа в едином государстве, по его определению, есть не что иное, как “маниакальный великодержавный шовинизм”, представляющий большую угрозу будущему России, чем сепаратизм “этнических меньшинств — чеченцев, татар, якутов, чукчей, калмыков, осетин и мордвы” [25].
На этом фоне не очень убедительно выглядят концепции, полностью отрицающие разрушительное действие внешних сил и придающие значение только внутренним факторам упадка и распада СССР, и, прежде всего, — экономическому кризису, нараставшему в СССР в течение десятилетий [26], ставшему едва ли не главной и единственной причиной “перестройки” и отказа от неэффективной экономики и государства.
В противовес этому обосновываются убеждения, что никаких серьезных объективных причин для распада Советского Союза не существовало [27], и это был не распад, а развал, явившийся следствием грубых просчетов и ошибок политиков, действия разрушительных политических сил и деятелей [28]. Виновниками случившегося в этом случае чаще всего представляется Горбачев и его окружение. Во всяком случае, трудно не воспринять как приговор Союзу ССР тайно выношенное Горбачевым решение “признать негодность самого социально-политического строя, который уже не раз после революции обнаруживал свою историческую бесперспективность, а значит, и антинародную, аморальную суть” [29]. В соответствии с таким подходом распад СССР объясняется “порочностью, авантюристичностью самой идеи социализма в ее марксистском варианте” [30], и роспуск СССР предстает уже как счастливый случай избавления от “насквозь прогнившего имперского альянса” [31], или как некая спасительная превентивная мера, предупредившая еще большее несчастье — “полномасштабную национально-освободительную (или имперско-восстановительную) резню” [32]. В ряде случаев вина за распад СССР перекладывается на других носителей власти в бывшем СССР — гекачепистов; депутатов V Внеочередного съезда народных депутатов СССР, во многом предопределивших своими решениями разрушение Союза.
Факты однако свидетельствуют, что самой мощной движущей силой разрушительных процессов выступали не союзные, а республиканские лидеры, и в первую очередь российские, сыгравшие главную роль в подготовке и реализации Беловежских соглашений. Наряду с деятелями, сделавшими Беловежскую пущу символом волюнтаризма и безответственности в политике, виновниками развала СССР в этом случае представляются парламенты бывших союзных республик, одобрившие роспуск СССР; “демократы” в целом или некие политически амбициозные и своекорыстные группы лиц, расчищавшие таким путем себе путь к власти [33]. С этой точки зрения, преднамеренное разрушение СССР предстает следствием целенаправленной политики “демократов” [34], и содеянное в Беловежской пуще осуждается как “самая чудовищная ошибка за всю историю Российского государства” [35]. Отражением такой позиции является принятие Государственной Думой РФ 15 марта 1996 г. постановлений “Об углублении интеграции народов, объединявшихся в Союз ССР и отмене постановления Верховного Совета РСФСР от 12 декабря 1991 года “О денонсации Договора об образовании СССР”” и “О юридической силе для Российской Федерации результатов референдума СССР 17 марта 1991 года по вопросу о сохранении Союза ССР” [36]. Позже нижняя палата российского парламента создала специальную комиссию по рассмотрению вопроса об отрешении Президента РФ от власти. Первым среди выдвинутых при этом обвинений значится развал СССР и участие в Беловежском соглашении, “которые привели народ и государство к катастрофе” [37].
Большую долю истины содержит суждение о национальных элитах в бывших республиках СССР как могильщиках Союза. Эти элиты, с одной стороны порожденные Москвой, а с другой всегда тайно мечтавшие о бесконтрольной власти и тяготившиеся московской уздой, почувствовали в момент кризиса союзной государственности, что узда ослабла, и вырвались на свободу. Всем еще плохо, а им уже хорошо [38]. Наибольшая вина в этом случае возлагается на национальные элиты бывших союзных республик, вставших в оппозицию к известной попытке 1989—1990-х годов уравнять в правах союзные и автономные республики. Это было воспринято не как повышение автономий до уровня союзных республик, а наоборот, — как понижение статуса последних до уровня бывших автономий. Особенно это задевало элиты крупнейших республик — Украины и Казахстана. Одно дело их статус в составе Союза с пятнадцатью союзными республиками, другое — с пятьюдесятью или более. Вслух против уравнения возражать было трудно — это воспринималось бы как выступление против равноправия народов, как приверженность сталинизму. Поэтому проблема решалась иначе: модернизация государства сначала просто саботировалась, а затем была сорвана объявлениями суверенитета и независимости [39]. Именно в среде национальных элит с готовностью, как индульгенция, принят на вооружение сомнительный постулат: “История человечества знает одну истину: империя не перестраивается, а распадается” [40]. Замешанный на русофобии этнонационализм может с полным основанием считаться одной из важных причин распада СССР [41].
В то же время представляется совершенно непродуктивным воспроизведение в нынешних условиях заклинаний начала 1920-х годов о русском великодержавии как главном препятствии на пути российских народов к “светлому будущему”. Согласно этой русофобской догме некоторые полагают: “В разрушении СССР повинен русский национализм и он же является основной опасностью для России” [42]. Утверждается далее, что в советское время русская нация “несомненно была привилегированной в политическом, идеологическом, культурном, психологическом отношениях”. И если она не извлекала экономических выгод из этого положения, то только потому, что властный центр государства, который якобы всегда был русским, просто-напросто использовал политику дотаций “как своеобразное отступное великодержавного центра за русификацию” [43]. Зачастую все это относят на счет сталинской национальной политики, резко противопоставляемой ленинской, “золотым веком” которой представляют 20-е годы [44].
Столь же малоубедительной представляются и внешне русофильские рассуждения о том, что “в конечном счете, свержение коммунистического режима оказалось триумфом русского национального сознания над сознанием коммунистическим”, а распад СССР следует воспринимать “как величайшее завоевание русского народа и российских демократов” [45]. Крайне упрощают причины разрушения СССР ссылки на такие, якобы извечные черты русского национального характера, как лень и низкопоклонство. Именно эти черты, по мнению автора, торопящегося отправить Россию в историческое небытие, не оставляют россиянам никаких надежд на достойное существование в будущем. “Спад и распад — которым сами россияне способствовали своей ленью и глупым подражанием худшим примерам — только начались. За потерей Средней Азии последует утрата Кавказа. А потом россияне распрощаются с Сибирью, их подомнет самый сильный из “азиатских тигров”” [46].
Оригинальная трактовка причин распада СССР принадлежит бывшему советскому разведчику М. П. Любимову. Он построил свой мемуар-роман “Операция Голгофа” на версии о секретном плане перестройки путем уничтожения в СССР существующего социализма и погружения страны в дикий, необузданный капитализм, где царит закон джунглей. Хаос и неразбериха в конце концов должны были, согласно этой версии, мобилизовать массы на борьбу с властью под социалистическими лозунгами, вылиться в революцию, уничтожение компрадорской буржуазии и восстановление истинного социализма. Отрывок из романа был опубликован в газете “Совершенно секретно” (1995. № 2) в рубрике “Сенсация”, и многие сочли версию вполне правдоподобной. “Не верю, — пишет А. Тилле, — что в мозгу русского мог родиться такой изуверский план… А вот в ЦРУ такой план мог быть разработан, и теперь уже имеется довольно много данных, что такой план был” [47].
Проверку всех этих гипотез, для сущностного обозначения которых используются подчас противоположные ключевые понятия: (гибель, дезынтеграция, крах, крушение, ликвидация, развал, распад, разрушение, расчленение, самораспад, самоубийство, убийство и т. д.), создание всеобъемлющей конкретно-исторической картины исчезновения СССР с геополитической карты мира еще предстоит осуществить. Убедительным может быть многофакторный анализ причин распада, представление о нем как о результате роста внутренних противоречий и воздействия внешних факторов. Анализ литературы о распаде СССР и подходов к его объяснению позволяет считать, что наиболее продуктивным может быть синергетический подход, лишенный односторонности линейных формационного и цивилизационного подходов [48]. Одним из известных сторонников такого подхода к изучению и объяснению причин распада СССР является историк Н. Ф. Бугай [49]. В согласии с таким подходом, крушение СССР “стало следствием лавинообразного нарастания экономических, политических и социально-психологических причин кризиса власти” [50].
В настоящей работе мы исходим из того, что российская цивилизация, с 1922 г. и до недавнего прошлого бытовавшая в широких геополитических рамках Союза ССР, в наши дни обретает новое лицо. Трансформации, которые здесь происходят, во многом обусловлены нерешенностью национального вопроса — проблем в отношениях между многочисленными народами единого государства, по-разному проявлявшимися на различных этапах истории. Наиболее существенные из них были обусловлены разрывами уровней социально-экономического и культурного развития народов, неодинаковостью их положения в национально-государственной структуре, различием условий функционирования национальных языков и культур. Определенное противоречие порождала принадлежность каждого гражданина СССР одновременно к двум общностям — своему народу (этносу, национальности) и гражданскому сообществу — наднациональной (надэтнической) государственной общности людей. Бесконфликтное развитие этих взаимосвязанных общностей требовало особой деликатности и большого искусства государственного управления. На наш взгляд, причины распада СССР во многом порождались идеологией вульгарного интернационализма и политикой, ориентированной на форсирование преодоления национальных различий. Теория национального вопроса в советский период истории оставалась несовершенной, крайне противоречивой в своих основах.
Непререкаемыми авторитетами для советской науки о нациях и национальных отношениях были Ленин и Сталин. До середины 50-х годов их подходы к решению национальных проблем России по сути дела отождествлялись. Определения «сталинская» и «ленинско-сталинская» для обозначения национальной политики КПСС и советского государства исчезли из научного лексикона с 60-х годов. Однако и позднее считалось, что «известное определение нации, сформулированное И. В. Сталиным, является обобщением всего того, что было сказано К. Марксом, Ф. Энгельсом и В. И. Лениным по вопросу о сущности и главных признаках нации” [51]. Исследованиям генезиса конкретных наций и анализу национальной структуры общества это определение не способствовало. Несмотря на это научная мысль вплоть до середины 80-х годов к проблеме нации не возвращалась. А это не позволяло дать вразумительные ответы на вопрос, является ли данный конкретный народ нацией, и соответственно — народом, имеющим, по партийным догматам, право на самоопределение вплоть до отделения.
Новая попытка преодолеть недостатки сталинского подхода к национальному вопросу была предпринята на рубеже 80—90-х годов. Именно тогда было осознано, что нам более всего необходим критический анализ работ Сталина, и, прежде всего — избавление от ошибочного представления, будто бы им дано исчерпывающее определение нации [52]. По Сталину, «нация есть исторически сложившаяся устойчивая общность людей, возникшая на базе общности четырех основных признаков, а именно: на базе общности языка, общности территории, общности экономической жизни и общности психического склада, проявляющегося в общности специфических особенностей национальной культуры» [53]. Анализ формулировки обнаруживает, что нация в ней по сути не определена. Здесь перечислены те признаки или черты этноса, которые свойственны социально-этнической общности людей как таковой, причем никаких специфических черт, отличающих нацию от родоплеменной общности или народности, не указывается. Утверждения о том, что только наличие всех признаков дает нацию и достаточно отсутствия хотя бы одного из них, чтобы нация перестала быть нацией [54], дела не меняют. Сталинская формулировка гласит, что наличие всех признаков составляет лишь базу, на которой появляется нация, но не нацию как таковую.
В 60 — 80-е годы отечественная историография пополнилась большим количеством работ о советском народе как новой исторической общности людей. Идея этой общности находится в тесном родстве с высказанной И. В. Сталиным в 1929 г. идеей об общности наций, объединяющихся на определенном историческом этапе вокруг зональных экономических центров и использующих наряду с национальными язык межнационального общения [55]. Однако развитие представлений об этом историческом феномене во многом сдерживалось традицией, в силу которой нацию полагалось относить непременно к разряду этнических общностей. Между тем, мировая наука такого ограничения не знала, что позволяло ей избежать тотальной этнизации национальной проблематики. В конечном счете принципы отечественной науки о нациях не пошли впрок ни науке, ни народам страны. Наиболее негативным образом они сказались именно на трактовке советского народа как новой общности. С точки зрения международной терминологии советский народ — это не менее правомерное понятие, чем американский народ, французский народ и все прочие народы, выражающие государственную принадлежность и обусловленную ею общность соответствующих групп человечества. Не было бы ошибкой употреблять термин «советская нация» в качестве эквивалента этатистского термина «советский народ». В СССР этого не делалось, чтобы не ставить под сомнение значимость наций как этнических общностей. В итоге приверженность сталинскому определению сыграла свою роль в распаде государства. Без собственной «нации» или равноценного этому понятию «советского народа» СССР в глазах многих его недоброжелателей (как зарубежных, так и доморощенных) легко превращался в колониальную империю, обязанную в силу исторической закономерности сойти с мировой арены. Национальный вопрос неоднократно и совершенно безосновательно провозглашался в нашей стране окончательно решенным [56], по сути же реальные проблемы в межнациональных отношениях зачастую игнорировались. Освобождение от национального нигилизма и наслоений сталинщины в национальной политике далеко не закончено и потребует еще немалых усилий. События в бывших союзных республиках показывают, что обличение сталинизма само по себе не приводит к торжеству демократических методов решения существующих межнациональных проблем.
В отечественной обществоведческой традиции под нацией чаще всего понимали определенную ступень в развитии народа (этноса), приводящую в условиях капитализма к экономическому, территориальному, культурному, языковому и социально-психологическому единству определенной совокупности людей, стремящихся обеспечить интересы своего дальнейшего независимого развития с помощью обособленного национального государства [57]. В странах Западной Европы понятие «нация» широко вошло в политический лексикон после Французской революции 1789—1799 гг. Однако утвердившаяся здесь концепция признает единственно законным определение национальной принадлежности как гражданства, все остальные способы национальной идентификации относятся к личной компетенции индивида. Под нацией как согражданством здесь имеется в виду совокупность граждан, демократически управляющих своим государством и имеющих равные права, не зависящие от национального происхождения. Становление таких наций совпадает со становлением гражданского общества. Сувереном в государствах нового времени выступает народ, а не монарх, как в средневековье, и не диктатор, как в тоталитарных государствах позднейших времен [58].
К созданию условий, которые облегчали бы начавшийся задолго до 1917 г. процесс формирования единой гражданской нации в масштабах России, призывала в свое время конституционно-демократическая партия. Ее теоретики усматривали отличительную черту формирующейся нации в том, что члены новой общности одновременно принадлежали к двум секторам — российскому и национальному. Наиболее адекватной формой государственного устройства, отвечающей такому видению тенденций и перспектив национального развития, представлялась конституционная монархия, обеспечивающая полное гражданское и политическое равноправие подданных [59]. Сходный характер приобрело развитие понятий о надэтническом единстве российских народов в концепции евразийцев в 20—30-е годы. Согласно их воззрениям, изменить ситуацию к лучшему в России можно было лишь при отвержении космополитизма и интернационализма как основы мировоззрения; их место должен был занять национализм — безусловно положительный принцип поведения народа. Национальным субстратом нового российского государства мыслилась вся совокупность народов, рассматриваемая как особая многонародная нация [60].
Убедительная критика права на обособление каждой национальности в самостоятельное государство или территориально-национальную автономию, отстаиваемое в России в XIX в. рядом политических движений, показала, что последовательное проведение в жизнь этой идеи нереально, оно потребовало бы создать на месте единого государства по меньшей мере три сотни национально-территориальных областей со своими национальными языками, что сделало бы Россию «непроезжей» и резко ограничивало возможности экономического роста. Альтернативным был исторический опыт западной и центральной Европы, государства которой сложились из нескольких этнографических общностей в одно целое за последние пять-шесть веков. Подобный путь разрешения национального вопроса — «путь национального примирения и органического слияния этнических национальностей в государственную нацию» [61], считался естественным и для России [62]. Не исключал его и К. Маркс, писавший в свое время, что “Россия имеет тенденцию стать капиталистической нацией” и станет таковой, превратив предварительно значительную часть своих крестьян в пролетариев [63]. Идеологи сменовеховства утверждали позднее, что в таком же направлении развивались национальные процессы и в СССР. Уровень социальной и моральной консолидации советского общества уже в начале 30-х годов давал основания для вывода о возникновении советской нации. «Как ни ново и ни странно такое словосочетание, — писал Н. В. Устрялов, — оно есть точное обозначение нарождающейся социально-исторической реальности» [64].
В дореволюционной России постановка вопроса о количестве населяющих страну наций зачастую представлялась несущественной, ибо «определение национальной физиономии многих из них находилось еще в процессе развития» [65]. Считалось, что далеко не все национальности России станут нациями, большинство из них пойдут по пути басков и бретонцев [66]. Ассимиляционные процессы среди российских народов воспринимались интеллигенцией как неизбежное следствие цивилизации. Согласно таким представлениям, требовалось еще полвека или век, чтобы вся Россия стала читать Пушкина по-русски, а этнографические пережитки сделались достоянием музеев и специальных журналов [67]. В этом отношении большевики не столь существенно выделялись ни из общей массы «передовой» российской интеллигенции, ни из среды «прогрессивных» политических партий.
Программы этих партий свидетельствуют, что ни одна из них не решалась называть себя русской, это считалось предосудительным. В умонастроениях «передовых» людей того времени господствовали отвлеченный космополитизм, антинационализм всяческих видов и оттенков. Партии, считавшие себя государственными и сверхклассовыми, ставили себе в заслугу, что они стоят выше национальных особенностей. Российские социалистические и интернационалистические партии однозначно полагали: национальное есть пережиток прошлого [68]. Будучи одной из таких партий, большевики использовали национальный патриотизм (иначе говоря, национализм — приверженность человека своей национальности, ее традициям и ценностям, стремление создать оптимальные условия для ее развития) лишь для достижения и удержания власти. Однако национальный патриотизм не был общественным идеалом большевиков. Вопрос о судьбе наций они решали, исходя из известного положения «Манифеста Коммунистической партии»: «Национальная обособленность и противоположности народов все более и более исчезают уже с развитием буржуазии, со свободой торговли, всемирным рынком, с единообразием промышленного производства и соответствующих ему условий жизни». Считалось, что с переходом к социализму процессы эти ускорятся, нации постепенно отомрут, национальные черты народов вследствие уничтожения их основы — частной собственности, неизбежно будут смешиваться и исчезнут. Прокламировалось, что даже естественно возникшие расовые различия могут и должны быть устранены историческим развитием [69].
Ликвидация частной собственности в результате мировой революции позволила бы коммунистам начать строительство своего рода мировой нации землян. Поэтапное решение этой же задачи (при утверждении социализма в одной стране и группе стран) с необходимостью предполагало целенаправленное формирование взамен былых буржуазных новых социалистических наций и, как выражение их сближения и слияния, — надэтнических сообществ в рамках отдельных социалистических государств. Представления о них вызывались к жизни осмыслением реальных общественных процессов в их конкретно-историческом выражении и желанием направить эти процессы по определенному руслу к определенной цели. В соответствии с этим формировались представления о нации-согражданстве, идущей на смену нациям-этносам, в ее троцкистском, бухаринском и сталинском вариантах. Концепция о советском народе как новой исторической общности явилась своеобразным симбиозом и развитием идей Бухарина и Сталина.
Нынешняя потребность в поисках новых основ национальной политики Российского государства диктуется неразработанностью представлений о сущности нации, явственно обнаружившейся сразу же после того, как утратила свое влияние Коммунистическая партия, утверждавшая ранее своим авторитетом «истинность» основ теории нации. Непредвзятый же взгляд обнаруживает: ученые так и не смогли дать корректное и практически пригодное определение понятий «нация», «народ», «народность», которые используются в специальной литературе с весьма произвольным значением. Историография последних трех десятилетий демонстрирует поразительный разнобой в представлениях о народах нашей страны, заслуживающих названия нации. Количество их варьировалось от двух до семи десятков. На одном полюсе мнений нация определялась по наличию у народа своей государственности в форме союзной или автономной республики, на другом абсолютизировался язык как признак нации, и наций получалось столько, сколько литературных языков функционировало в стране. Плодом сталинского волюнтаризма было утверждение, что в Советский Союз входят около 60 наций, национальных групп и народностей. Столь же необоснованной теоретически была и известная с 1959 г. официальная формула: в СССР проживает более ста наций и народностей. Вряд ли можно считать окончательным и утверждение, что ныне 176 наций и народностей России имеют право на пропорциональное представительство в структурах власти [70].
Изучая проблему соотнесения «нации», «народа», «согражданства» исследователи с давних пор отмечали недостаточность представлений о нациях (этносах) и соответствующих им однонациональных государствах как наиболее универсальных формах жизни людей. В не меньшей мере социально-культурная и политическая ориентация людей определяется их принадлежностью к другим общностям (социальным, культурным, конфессиональным), в первую очередь государственным (подданство, согражданство), выполняющим важнейшую роль в объединительных процессах, в возникновении мета- и суперэтнических, наднациональных образований. Поэтому при анализе межнациональных отношений и национальной политики представляется особенно важным не допускать односторонней трактовки проблемы соотнесения нации-этноса и нации-согражданства, не игнорировать какую-либо из составляющих систем: «этнос — суперэтнос», «нация — согражданство».
Большевики с приходом к власти в России получили возможность направлять в соответствии со своими политическими программами процессы сближения и слияния наций в стране и мире, поскольку Октябрьская революция в их представлениях открывала новую историческую эру. Курс на мировую революцию означал разрыв с идеями патриотизма, начало строительства единой мировой социалистической республики и, соответственно, — новой социалистической общности, призванной ликвидировать со временем былые государственные и национальные различия на планете. Представления о безнациональном будущем человечества не были свойственны одним только большевикам. Они издавна питались космополитическими и интернационалистскими идеями, слабо различавшимися между собой. Эти идеи были присущи значительной части российских интеллигентов, оппозиционных дореволюционному политическому режиму.
В сознании социал-демократов быть интернационалистом значило отрешиться не только от национальных пристрастий и антипатий, но и от национальности как таковой. Многие из видных большевиков открыто кичились своей анациональностью, порою при заполнении формуляра паспорта демонстративно писали о себе: “Без национальности” [71]. Интернационализм в данном случае напрямую смыкался с космополитизмом. В 20-е годы левацкий интернационализм получил в нашей стране права гражданства, в словарях фигурировал как «социалистический космополитизм» [72]. Обнаруживался он и в попытках форсирования объединительных процессов в многонациональном сообществе. При угасании революционного запала и классового шовинизма интернационализм начал трактоваться как дружба и братство народов безотносительно к их классовой структуре. В наше время всякий отвергающий коммунизм как цель развития отвергает и пролетарский интернационализм. Ближайшим понятием, способным его заменить, снова оказывается космополитизм, альтернативным — государственный патриотизм [73].
В 20-е годы социалистический космополитизм (национал-нигилизм и его неизбежная и наиболее масштабная по негативным последствиям для государства производная — русофобия) нашел наиболее яркое выражение в работах Н. И. Бухарина, В. А. Ваганяна, А. В. Луначарского, Л. Д. Троцкого. Историки школы М. Н. Покровского внесли свой «вклад» в борьбу против патриотизма, отождествлявшегося с национализмом. Национал-нигилизмом и русофобией было вдохновлено «дело Платонова-Тарле» (1929—1931) — осуждение историков за их якобы великорусский национализм и контрреволюционность. Аналогичную направленность имело сфабрикованное «дело Российской национальной партии» («дело славистов», 1933–1934). «Интернационализацию» языковой жизни общества пытались осуществить путем латинизации письменности всех народов страны [74]. Считалось как бы само собой разумеющимся, что Россия — страна денационализирующаяся и ей потребен «денационализированный язык»[75]. Уродливые формы, рожденные «пафосом космополитизма и псевдоинтернационализма» [76], принимало в 20-е годы отрицание всего прошлого литературного наследия, стремление противопоставлять пролетарскую культуру всей культуре человечества, вандализм в отношении исторических памятников «проклятому прошлому».
В целом российская история 20-х годов свидетельствует, что навязчивая идея мировой революции, довлевшая над умами властвовавшей элиты, дорого обошлась всем народам страны. “Мировая мечта, что кружила нам голову” [77], выражалась не только в призывах немедленно переименовать Совнарком в “Правительство Мировой гражданской войны и Мировой республики Советов” [78]. Этой мечтой были вдохновлены и Основные законы нового государства. Первые советские конституции создавались в расчете на решение не столько внутриполитических, сколько внешнеполитических задач. “Русская Советская Республика, — утверждалось на съезде Советов, принявшем Конституцию РСФСР, — рано или поздно будет окружена республиками-дочерьми и республиками-сестрами, которые, объединяясь положат основание для федерации сначала европейской, а затем и всемирной” [79]. Многонациональная Россия представлялась своеобразным материалом для построения модели национально-государственного устройства планетарной многонациональной республики. Такая модель и была создана с образованием СССР, немедленно объявившем, что “доступ в Союз открыт всем социалистическим советским республикам, как существующим, так и имеющим возникнуть в будущем” [80]. Признаки конфедерации, внесенные при этом в союзную модель, означали не столько уступку “независимцам” из Грузии и Украины, сколько отличительные черты начальных (наименее обязывающих) переходных форм объединения в единой мировой республике народов Советской России с национальностями будущих советских Германии, Польши, Венгрии, Финляндии и т. д. [81]
Во внутренней политике революционного российского правительства идеалы братства идущего на смену “тюрьме народов” [82] стали причиной не прекращавшегося на всем протяжении 20-х и доброй части 30-х годов шельмования исторического прошлого России, ее традиционной культуры, беспримерного во всей мировой истории глумления “вождей” над естественными патриотическими чувствами соотечественников. Псевдоинтернационалистам повсюду мерещился великодержавный национализм великороссов как главное препятствие для слияния всех народов России и мира во всемирном братстве. И этот мнимый шовинизм искоренялся с беспримерной жестокостью. Над подданным бывшей Российской Империи осуществлялся эксперимент по превращению его в некоего homo cominternicus — гражданина Всемирного СССР. Собственно СССР рассматривался в программе Коминтерна государством, в котором международный пролетариат впервые обретает отечество и вместе с другой его частью, остающейся за пределами Союза, под руководством единой мировой коммунистической партии борется за установление мировой диктатуры [83]. Своеобразное великодержавие таких устремлений находило выражение в плохо скрываемом желании — схватить за шиворот и сразить весь капитализм, как только мы будем для этого достаточно сильны [84]. Освобождение от экспансионизма такого рода потребовало многих лет и жертв.
К счастью, утвердить навсегда извращенные представления об интернационализме, патриотизме, русском языке, русской истории и ее деятелях не удалось. Полоса резкого расхождения с патриотизмом оказалась сравнительно недолгой. Социализм в России осуществлялся не по троцкистским установкам, а по сталинским — как «социализм в одной стране». Благодаря этому идея мировой революции наполнялась новым содержанием, предполагая создание царства справедливости на отвоеванной у капиталистов территории. Все большей поддержкой народа пользовалась идея превратить СССР в могучую индустриальную державу, способную защитить революцию и оказать помощь зарубежным братьям по классу в их справедливой борьбе. Политическая история страны обнаруживает процесс постепенного укрепления позиций большевиков-государственников и оттеснения от руководства космополитов-коммунистов, пораженных болезнью «левизны» [85].
Рубежной вехой на этом пути выступает 1934 год. Сознавая неизбежность войны с гитлеровской Германией, руководство СССР решило использовать патриотизм в советской трактовке, культивировать его с помощью исторической науки и всех средств массовой информации, пропаганды и агитации [86]. Находящиеся в эмиграции меньшевики и троцкисты дружно осудили этот поворот, обвинив большевиков в контрреволюционном перерождении, предательстве интересов мировой революции, переходе на позиции национал-реформизма [87]. (Их последователи и спустя десятилетия стояли на своем: коммунизм-де по своей сути космополитичен, ему предки не нужны; кампания против космополитов осуждалась как выступление против коммунизма, обращение к русскому патриотизму считалось недопустимым даже во время войны [88]. Ныне этой детской болезнью левизны страдают известные радикал-демократы, никак не желающие, как и их предшественники с троцкистским отличительным штампом “большевики-ленинцы”, принимать в расчет национальной специфики своей страны. “И все это оттого, что они космополиты, они как бы живут в России и не живут в ней” [89] Распадающийся СССР для такого рода людей — всего лишь “прекрасное поле для сравнительных исследований”[90]).
Опровержением обвинений “большевиков-сталинцев” в отказе от классовой позиции в пользу националистической в свое время пытался заняться Н. И. Бухарин. На страницах «Известий» в 1934-1936 гг. помещено немало его статей, связанных с осмыслением изменений в жизни советского общества, с выработкой новой, по тем временам, национально-государственной идеологии. Бухарину удалось создать своеобразную концепцию о советском народе как новой общности людей. Однако он не стал признанным родоначальником теории новой общности. Видимо, потому что «героический советский народ» и homo soveticus в его понимании возникали на отрицании национальных традиций и ценностей народов, на месте якобы аморфной, малосознательной массы, универсальной чертой национального характера которой была «обломовщина» [91]. Патриотизм, приличествующий “героическому народу” мог быть совершенно новым, особенным. По определению А. И. Солженицына, он был “новоизобретенным, безнациональным советским патриотизмом” [92].
В несколько модифицированном виде бухаринскую идею о новой общности пыталась воскресить на совещании историков в ЦК ВКП(б) в 1944 г. М. В. Нечкина (с 1953 г. член-корреспондент, с 1958 — академик АН СССР). По ее мнению, «советский народ — это не нация, а какая-то более высокая, принципиально новая, недавно возникшая в истории человечества прочнейшая общность людей. Она объединена единством территории, принципиально новой общей хозяйственной системой, советским строем, какой-то единой новой культурой, несмотря на множественность языков» [93]. Идея эта и на сей раз не получила высочайшей поддержки в ЦК ВКП(б). Более того, в выступлениях на совещании осуждался “космополитический интернационализм” и его носители в аппарате ЦК партии [94]. Однако многочисленные приверженцы вульгарноинтернационалистских идей возвращались к их пропаганде при каждом удобном случае. К примеру, в феврале 1948 г. в Союзе писателей СССР состоялась явно санкционированная свыше проработка А. Т. Твардовского за якобы «русскую национальную ограниченность» его произведений «Родина и чужбина», «Василий Тёркин». Уступки национальным чувствам, сделанные в суровую годину, изображались как некие «накладные расходы войны», которые нужно как можно быстрее ликвидировать. Советских людей пытались в очередной раз призвать не думать о национальности узко и ограниченно, а сознавать себя «новой, широкой национальностью» [95], представители которой могли бы петь, подобно комсомольцам незабываемого 1919 года: «Веселую песню поют кашевары, / Тачанка в степях мельтешит… / Я рад, что в огне мирового пожара / Мой маленький домик горит» [96]. К счастью, подобные левацкие настроения не стали доминирующими, хотя до сих пор дают знать о себе либо в сетованиях, что-де никто не хочет встать под «чистое, никем не захваченное знамя космополитизма» [97], либо в браваде «бескомпромиссных космополитов», выбирающих для жительства Европу и Америку вместо своей исторической родины [98].
Сталинская позиция в этом отношении была внешне свободна от «левизны». Он ничего не говорил о новой общности, но поступал в соответствии со своим видением будущего. Еще в 1929 г. в статье «Национальный вопрос и ленинизм», он написал, что в будущем, прежде чем национальные различия и языки начнут отмирать, уступая место общему для всех мировому языку, сначала будет происходить их объединение вокруг «зональных экономических центров для отдельных групп наций с отдельным общим языком» [99]. В сущности это была троцкистская теория “перманентной революции”, растянутая во времени и осуществляемая с помощью и при активной поддержке страны “победившего социализма” [100]. Сталин тогда не стал публиковать свое откровение. На наш взгляд, — из-за сознания, что отличие от левацкого интернационализма в его взглядах было не столь уж принципиальным. “Уклонисты” были готовы форсировать процессы слияния наций уже в обстановке начала 30-х годов, а Сталин эту задачу выносил в неопределенное но, по-видимому, не столь уж отдаленное будущее. Суть его национальной политики выражается постулатом: расцвет наций для их отмирания [101]. Однако это отличие позволяло делать акцент на слове «расцвет» и приносить немалые политические дивиденды. В пропагандистской работе в дальнейшем делался упор на то, что в СССР обеспечивается расцвет всех народов страны. Парадная книга, выпущенная редакцией «Правды» к 20-летию советской власти и воспевающая «глубину и жизненность большевистской национальной политики», провозглашала: «Народы не расстаются с богатствами национальной культуры. Им дорого их своеобразие. Но оно дорого и большевикам...» Ленин и Сталин представлялись в этой книге «народными героями на легендарном фоне национальной героики, в пышном окружении старинного поэтического орнамента» [102].
Учение о нациях в 30—40-е годы развивалось без новых теоретических выкладок Сталина. Считалось, что его работы и без того содержат «самые подробные указания для разрешения национально-колониального вопроса на всех этапах, при всех и всяческих условиях борьбы за мировой коммунизм» [103]. Тем не менее, к началу 50-х годов обществоведы вплотную подошли к утверждению новых представлений о социалистической исторической общности, возникающей в результате объединения отдельных групп наций вокруг «зональных экономических центров». В новой интерпретации общность изображалась как результат развития лучших черт советских наций и, прежде всего русского народа.
Новый тон в характеристиках советского народа становится особенно заметным после принятия второй Конституции СССР. В связи со столетием гибели А. С. Пушкина «Правда», например, писала, что «единый в своем национальном многообразии советский народ» торжественно чтит своего великого поэта, «русский народ вправе гордиться своей ролью в истории» [104]. А об изображении его прошлого Н. И. Бухариным и «школой» Покровского вскоре выразилась и вовсе уничтожающе: «Можно только удивляться, как эта антинародная ересь печаталась...» [105] В июле 1938 г. журнал «Большевик» давал новую установку в трактовке XIX века отечественной истории: «Этот век был временем, когда русский народ властно занял одно из центральных, первенствующих мест в мировой культуре», когда впервые особенно ярко проявилось его мировое значение и «впервые русский народ дал понять, какие великие возможности и интеллектуальные и моральные силы таятся в нем и на какие новые пути он может перейти сам и в будущем повести за собой человечество» [106]. Таким образом в 1937—1938 годах получал зримые очертания новый курс национальной политики, новое отношение к отечественной истории и ее преподаванию, обозначенные на заседании Политбюро ЦК 15 марта 1934 г. Тогда было решено, что основным школьным учебником должна стать «История СССР», а не «История народов СССР», на чем настаивал ранее Наркомпрос в лице М. Н. Покровского. «Схема Покровского — не марксистская схема, и вся беда пошла от времен влияния Покровского», — отметил И. В. Сталин, отвергая эту схему, и подчеркнул: «Русский народ в прошлом собирал другие народы. К такому же собирательству он приступил и сейчас» [107]. Это означало, что на роль главной преобразующей силы в стране и мире наряду с пролетариатом выдвигался русский народ. В этой связи становилось неуместным числить его исключительно среди «наций, которые являлись нациями угнетающими», как это делала Программа РКП(б), принятая на VIII съезде партии в 1919 г. [108]
С середины 30-х годов стала усиленно подчеркиваться бескорыстная помощь России и русских другим республикам и народам страны. «Всей силой своего могущества, — утверждала центральная партийная газета, — РСФСР содействует бурному росту других братских советских республик. И если раньше у других народов, населяющих Россию, со словом “русский” часто ассоциировалось представление о царском гнете, то теперь все нации, освобожденные от капиталистического рабства, питают чувство глубочайшей любви и крепчайшей дружбы к русским собратьям... Русская культура обогащает культуру других народов. Русский язык стал языком мировой революции. На русском языке писал Ленин, на русском языке пишет Сталин. Русская культура стала интернациональной, ибо она самая передовая, самая человечная, самая гуманная» [109]. В конце 1937 г. запущено в оборот выражение о русском народе как старшем брате других народов страны [110]. Истинное назначение этой «концепции» состояло не в закреплении за русскими каких-то преимуществ. Новый титул был пожалован явно взамен старого, имевшего откровенно русофобское звучание. Расчет, очевидно, был на то, что комплиментарное титулование будет несколько скрашивать тяготы, которые русскому народу и впредь предстояло нести во имя «окончательного разрешения всех вопросов, связанных с ликвидацией остатков национального неравенства» [111].
Отрешение от крайностей национального нигилизма и осознание положительной значимости национального фактора в советском обществе привели к тому, что формирующаяся новая историческая общность благодаря гигантскому весу русской составляющей начала окрашиваться в явно русские национальные тона (язык межнационального общения, русскоязычная общесоветская культура и т. д.). В этой связи представляются не во всем верными суждения, что лишь «в своих далеких прогнозах, через десяток-другой поколений, лет через пятьсот Сталин видел единый субконтинентальный суперэтнос, сложившийся преимущественно на русской основе» [112]. Российский суперэтнос, как свидетельствует история, складывался издавна. «Старая историческая общность людей — российский народ» [113] существовала до 1917 г. Н. И. Бухарин в середине 30-х годов фиксировал новые черты суперэтноса «героический народ». Суперэтнос «зональная общность» не был лишь теоретической конструкцией И. В. Сталина. Вопрос заключается, скорее всего, в степени оформленности этого явления и адекватности отражения его в общественном сознании и науке, в целесообразности (или нецелесообразности) ускорения его формирования. Национальная политика в СССР со второй половины 30-х годов не оставляет сомнений в том, что предпринимались целенаправленные усилия для консолидации нового суперэтноса.
Намерением обеспечить дальнейшее сближение наций в СССР можно, на наш взгляд, объяснить и выселение в годы войны ряда народов из мест своего исконного проживания. Расселение депортированных народов вперемежку с другими «братскими» народами могло рассматриваться одновременно и наказанием и наименьшим злом, ибо могло способствовать их слиянию. Во всяком случае, тенденция к ускорению складывания новой общности народов СССР и окрашивания ее в русские национальные тона в послевоенные годы получила свое развитие. Этот процесс нашел отражение в научной литературе. Работы о национальных отношениях в СССР, изданные в послевоенный сталинский период, содержали все более и более развернутые положения о процессах консолидации наций в условиях советского строя, об усилении их взаимосвязи и взаимозависимости. Уже в 1951 г. диссертант Академии общественных наук при ЦК ВКП(б) вновь ввел в оборот положение: «В нашей стране сложилась невиданная в истории общность людей — советский народ» [114]. Он трактовался как содружество классов и национальностей, имеющих единую систему хозяйства, единую систему государственной жизни, единые же идеологию, цель, партию, отечество.В хрущевский период наука о новой общности и ее языковых аспектах утверждалась без каких-либо ссылок на первооткрывателей. При этом отчетливо обнаружилось стремление трактовать эти вопросы скорее в троцкистско-бухаринском, нежели сталинском духе. Надо полагать, в этом выражалось намерение отстраниться от сталинского великодержавия и возвратиться на позиции «подлинного» интернационализма. Вновь открываемая историческая общность поначалу отождествлялась с новой нацией. В 1960 г. известный государственный и политический деятель А. А. Андреев провозгласил: в СССР «выковывается единая социалистическая нация» [115]. В проект новой Программы партии М. А. Сусловым было включено положение о том, что «в СССР происходит слияние наций и их языков, образование одной нации с одним языком, с единой общей культурой» [116].
Однако полного ренессанса левацкого интернационализма тогда не произошло. В последующем утвердилась трактовка новой общности в том ее виде, как о ней впервые было заявлено на исходе сталинского периода. Постаравшись напрочь забыть подлинных авторов концепции, творцы «развитого социализма» утвердили «новую общность» в качестве конституционно закрепленного отличительного признака новейшей по тем временам эпохи. Л. И. Брежнев, в очередной раз выдавая желаемое за действительное, объявил в декабре 1972 г., что общенациональная гордость советского народа “глубже и шире естественных национальных чувств каждого в отдельности из народов, составляющих нашу страну” [117]. Незавершенность процессов объединения советских людей в новой общности, отсутствие действенной политико-воспитательной работы по утверждению в сознании широких народных масс преимуществ общесоветского единства и общенациональных ценностей, как ценностей сопоставимых по значимости с национальными, плохо укрепляли преграду на пути нарастания центробежных тенденций и развала Союза ССР. В нынешней России начался поиск идей, способных успешно выполнять объединительные функции в жизни российского общества и сообщества народов бывшего СССР. Взоры политиков и исследователей при этом все чаще обращаются к роли, которую в этом смогут сыграть исторические традиции русского народа, русская и (или) российская национальные идеи.
Изученность русского народа в качестве субъекта межнациональных и межреспубликанских отношений, несмотря на активизацию разработки этой темы в последние годы [118], остается явно недостаточной [119]. В подходах к ее исследованию с наибольшей силой дают о себе знать утвердившиеся ранее идеологические клише, стереотипы, умолчания и предписания. Сложность изучения этой проблемы на современном этапе во многом объясняется обстоятельствами образования нынешней России. Ее особенности как многонационального государства определяются тем, что она представляет собой элемент былой системы, получивший возможность самостоятельного бытия, но еще хранящий все недостатки прежней целостности. Союз ССР был объединением многих «государственных» и «негосударственных» народов, создававших запутанную систему государств в государстве. Неповторимость федеративного устройства СССР объяснима с учетом двух обстоятельств. Во-первых, с помощью национально-территориального разделения единой в прошлом царской России большевикам легче было взять власть и укрепить свои позиции. Нерусскими народами подобное разделение воспринималось как определенная уступка со стороны новой власти их национальным чаяниям. Во-вторых, федеративный союз с иерархией субъектов федерации оправдывался тем, что не только изображался, но и реально выступал в качестве средства оказания помощи малым и отсталым нациям со стороны более развитой. “Одно из драгоценнейших прав отсталых наций в Советском Союзе есть их право на активную помощь, и праву этому соответствует обязанность “державной нации” оказать помощь, которая есть только возвращение долга”, — утверждалось в работе о Советской Конституции, выпущенной в 20-е годы семью изданиями [120]. Иерархический федерализм, оформившийся в СССР к началу 30-х годов, был целиком обусловлен “правом на помощь” и ее размерами. В БСЭ автономная область представлялась как “форма политического самоуправления для тех наций Советского Союза, которые вследствие неблагоприятно сложившихся исторических и иных условий... особо нуждаются в постоянной поддержке центральной власти”. Далее отмечалось, что “автономная республика есть более высокий тип национальной автономии, чем автономная область. Но это означает лишь одно: автономная республика менее нуждается в поддержке и руководстве центра, чем автономная область”. Правило в распределении средств между нациями в СССР — “больше тому, кто слабее” [121]. Подобные взгляды не претерпели изменений и в последующем. Конечные цели такой патерналистской национальной политики не скрывались. Прокламировалось, что федеративный союз открывал кратчайший путь к фактическому равенству и полному политическому единству наций, к их поэтапному сближению и слиянию. Сама федерация в СССР рассматривалась только как средство разрешения национального вопроса, утверждалось, что в однонациональных государствах она “не имеет смысла” [122].
По расчетливому замыслу наднационального руководства страны, этих целей легче было достичь при отсутствии Русской республики в Союзе, что позволяло бесконтрольно использовать ресурсы “державной нации” для помощи и нивелирования народов, входящих в содружество. Чтобы декларированный курс на расцвет всех наций при социализме, который предполагал коренизацию кадров и всякого рода благотворительность центральных властей, не приходил в противоречие с курсом на сближение и слияние наций, Центр широко использовал карательные меры по отношению ко всем, кого можно было заподозрить в буржуазном национализме и национал-уклонизме [123]. В сочетании с пропагандистской обработкой населения это по-своему способствовало формированию новой исторической общности. Преемники Сталина не сумели найти должную замену специфически сталинским методам консолидации общества, и этот процесс не получил своего завершения. Напротив, стал ускоренно продуцироваться местный национализм, обусловивший в конце концов печальную кончину Союза. Распад СССР ярко высветил негативные стороны государственной идеологии большевиков и несостоятельность ее основы — «подлинного интернационализма» и его неизбежных спутников: национального нигилизма, космополитизма, русофобии.
Русский вопрос на современном этапе является, прежде всего, результатом русофобской политики. Установки на победу социализма в мировом масштабе и на использование русского народа в качестве ударной армии и резерва мировой революции, взгляд на него как на народ, обязанный устранить исторически возникшее якобы по его вине неравенство наций, способны были превратить в русофоба почти каждого политика высокого ранга. Механизм подобного превращения был запрограммирован противоестественностью основ федерации, внутри которой были и есть государственные образования всех сколько-нибудь крупных народов кроме русского. У русских вопреки логике понятия федерации нет собственной республики в то время как составляющие 7,02 % от численности населения России нерусские национальные группы (данные переписи 1989 г.) имеют 21 национальную республику, одну национальную область и 10 автономных округов. Это — результат курса на расцвет национальных культур «инородцев», якобы сдерживаемый в прошлом русским народом-угнетателем. Угрозу осуществлению такого курса власти усматривали, в первую очередь, со стороны русского народа, особенно если бы советское государство официально считалось русским (по общемировому стандарту), или хотя бы содержало в своем составе русское национальное образование (по внутрисоюзному стандарту, примененному к другим советским нациям). Ни того, ни другого из явных эгоистических побуждений не желали представители нерусских национальных элит [124].
Об этом красноречиво говорят материалы многочисленных обсуждений вопроса о русской республике и в период образования СССР, и в последующем. К примеру, предложение выделить “русскую часть РСФСР” в русскую республику на совещании ВЦИК и ЦИК СССР в ноябре 1926 г. было блокировано не только постоянным аргументом: это-де усилит великорусский шовинизм, но и тем, что “оставшиеся в национальных республиках русские элементы будут стремиться во что бы то ни стало воссоединиться с выделенным ядром и раздирать государственно и территориально организм национальных республик и те из них, в которых примесь русского населения значительна (Башкирия, Татария), окажутся в невозможном положении” [125]. То есть самоопределение русского народа расценивалось как шовинизм, а самоопределение других народов – как необходимое условие их национального развития. Национальные интересы русских в автономных образованиях попросту игнорировались, да и говорилось о русских как о чем-то неодушевленном: элементы, примесь.
Примитивно понимаемые интересы “националов” находили понимание Центра, у которого имелись свои резоны опасаться русской республики и зародышей любой русской власти. Сообразно таким резонам не только Ленин и Каменев в 1922 г., Сталин и Троцкий в 1923, 1925 гг., Сталин, Берия и Маленков в 1949 г. («ленинградское дело»), но совсем недавно Горбачев решительно выступали против полного статуса России в качестве союзной республики. М. С. Горбачев на Политбюро так прямо и заявил: «Тогда конец империи» [126]. Опасение это справедливо лишь в одном отношении. Благодаря гигантскому «весу» РСФСР полноправие России в ранге союзной республики автоматически обеспечивало бы ее лидеру первое место среди руководителей национальных образований, означая фактический конец бесконтрольной власти главы Союза ССР. Конец империи, которым стращал, но которого больше всего страшился тогдашний президент, означал всего лишь его конец как «императора». Всесильный «русский патриот-интернационалист» [127] опасался того же [128]. (Известное выражение о Сталине — “великим русским этот был грузин” [129], представляется нам по меньшей мере поэтическим преувеличением.) Особенно явственно это проявилось в сталинских расстрелах “русских националистов” — члена Политбюро ЦК ВКП(б), заместителя Председателя Совета Министров СССР Н. А. Вознесенского, члена Оргбюро, секретаря ЦК ВКП(б) А. А. Кузнецова, члена Оргбюро ЦК ВКП(б), Председателя Совета Министров РСФСР М. И. Родионова, кандидата в члены ЦК ВКП(б), первого секретаря Ленинградского обкома и горкома ВКП(б) П. С. Попкова и многих сотен других “ленинградцев”, принявших за чистую монету громкий тост вождя за здоровье русского народа на приеме 24 мая 1945 года в честь командующих войсками Красной Армии и увидевших в национальной идее не очередной тактический маневр, а смысл жизни и прямое руководство к действию [130]. Один из “ленинградцев”, Н. В. Соловьев был объявлен “махровым великодержавным шовинистом” только за то, что предлагал создать Бюро ЦК по РСФСР, образовать Компартию РСФСР [131]. Выразительный памятник не искорененной русофобии ушедшего в историю режима являет собой изречение Ю. В. Андропова: «Главная забота для нас — русский национализм; диссиденты потом — их мы возьмем за одну ночь» [132].
К сожалению, глава нынешней России находится в положении, напоминающем сталинское и горбачевское. Он не видит возможности стать «русским президентом» без риска утратить право называться «президентом россиян». Оставаясь же в этом последнем качестве, он не заинтересован иметь рядом с собой и помимо себя официального выразителя интересов русской нации. Таким образом, нынешняя верховная власть России как преемницы СССР и всех отрицательных свойств бывшей власти не терпит «русского духа». В этом кроется действительная причина той легкости, с которой в стране с преобладающим русским населением живет совершенно немыслимая при нормальном положении вещей русофобия. Формы проявления этого феномена многообразны. И именно ему мы обязаны тем, что результатом 75-летнего интернационалистского руководства страной стал парадокс: 18 млн. нерусского населения России имеют здесь собственную государственность, а 25 млн. русских за пределами Российской Федерации не только лишены таковой, но и оказываются в государствах, возникших на месте бывшего СССР, гражданами второго сорта. Подобная ситуация складывается и в ряде бывших автономий России.
Современные российские политологи и публицисты демонстрируют избирательное отношение к национализму. В духе прежних подходов к его оценке, национализм малых народов принимается и извиняется, а русский национализм однозначно осуждается. Россия остается едва ли не единственной страной в мире, в которой едва ли не на официальном уровне продолжает сохраняться негативное отношение к этому этнополитическому феномену [133]. В контексте мировой научной традиции термин «национализм» не имеет априорно негативного смысла и не отождествляется однозначно с понятием «шовинизм». Сознательное отождествление национализма с шовинизмом в советском идеологизированном обществоведении нужно было для того, чтобы облегчить пропаганду достоинств сближения и слияния наций и, в конечном счете, осуществления всеобщей денационализации населения. Здравый смысл отсутствует и в прославлении развала СССР как героического избавления от якобы последней империи в мире, и в благотворности дальнейшего дробления страны [134]. Не только потому, что благоденствующие в наши дни империи (Британия, Япония и др.) не подают никаких признаков скорой кончины. Союз ССР, без сомнения, имел массу своих собственных недостатков, но империей все-таки не был (понятие это применимо к монархическим государствам древнего мира и нового времени), как не был имперским и русский народ [135]. Призывы раздробить Россию на более чем 30 стран (по числу регионов с радикально отличающимися природными условиями) и заверения, что их судьба, “безусловно, сложится более благополучно” [136], нежели нынешней “неэффективной” России, имеют, видимо, столь же глубокие научные основания, как и памятное заверение кандидата наук Г. Э. Бурбулиса “сбросить с России бремя “братских республик” — и заживем через год, через два так, что все завидовать будут” [137], или кандидата наук Г. В. Старовойтовой, объявившей в свое время готовность “заключить пари с лидерами западных стран, что в случае принятия радикальных рыночных программ Россия уже к 2000 году станет экономическим лидером мира” [138].
Очевидно, только отрешение от двойного стандарта при оценке своего и чужого национализма, своей и чужой национальной государственности способно помочь разрешению национальных проблем России. В наши дни они оказались напрямую связанными с вопросом о целесообразности создания Русской республики в составе Российской Федерации. Однако аргументы “против” при обсуждении этого вопроса приводятся чаще всего из арсенала былых времен. Не обязательно быть сторонником подобного образования, поскольку более действенными, на наш взгляд, являются иные способы реализации государственных интересов русского и всех других народов России. Но это вовсе не предполагает отрицания самой правомерности вопроса о Русской республике. Сам факт наличия подобных образований у других российских народов служит достаточным основанием для аналогичного решения русского вопроса. Выступление против Русской республики, в соответствии с логикой, не может не ставить под сомнение легитимность существующих республик Российской Федерации. Между тем, двойной стандарт в отношении русских и нерусских как наследие большевизма в этом вопросе остается фактом наших дней.
Суть происходящего в сфере межнациональных отношений объясняется крахом принципов и целей предшествующей национальной политики, таких как пролетарский интернационализм, самоопределение вплоть до отделения, форсирование создания новой общности, слияние наций. Все, что делалось в России в последние три четверти века, определялось, в конечном счете, нереалистическими задачами, глубоко деформирующими естественные исторические процессы. Этим, в значительной мере определяется и распад Союза ССР, и нестабильность Российской Федерации.
Недостатки бывшего СССР не должны служить основанием для огульного отрицания изменений к лучшему в жизни народов бывшей царской России, достигнутых в советское время. Эксплуатация нерусских национальностей русским народом была исключена напрочь. Более того, своеобразная «контрибуция», наложенная на русских, как на бывшую угнетающую нацию, дает основание для квалификации властного режима Советской России как силы скорее антирусской, нежели русофильской. Великодержавие — родовая черта режима, изначально не скрывавшего своих стремлений к мировому господству [139], мировой революции, мировой республике [140], — также формировалось на наднациональной основе. Это был своего рода великодержавный интернационализм.
Национализм как мощный фактор объединения и разъединения народов и государств был мастерски использован большевиками для захвата власти в России и при попытках распространить эту власть повсеместно в ходе революции. Фактор национализма был использован и новыми политическими элитами в их борьбе за власть в государствах, образованных на месте бывшего СССР. Что касается внутренней политики в СССР, то изначально в нем всякий национализм и сепаратизм расценивались как нетерпимое явление. Пресловутое право наций на самоопределение вплоть до отделения при сталинском правлении единству страны не угрожало, ибо действовало в рамках знаменитых сталинских установлений: «требование отделения окраин на данной стадии революции глубоко контрреволюционно» (1920) [141], «каждого, кто своими действиями и мыслями покушается на единство социалистического государства, беспощадно будем уничтожать» (1937) [142]. «Самоопределение» стало представлять угрозу позже, когда переродившаяся КПСС оказалась бессильной против сепаратизма окраинных националистов. Исключение из Конституции СССР 6-й статьи означало лишение союзного государства важнейшей скрепы. Взамен не было предложено никакого иного устройства, способного обеспечивать государственное единство многонациональной страны. В результате Союз рухнул, по историческим меркам — в одночасье.
Развал СССР, в конечном счете, продемонстрировал эфемерность государства, построенного на принципах не имевшего в истории России традиций этнического федерализма [143], не распространенных при этом на русскую нацию, принужденную строить свои отношения с другими народами страны на основе особого «интернационализма большой нации». Этот механизм решения межэтнических противоречий в полиэтническом обществе без дополнительных регуляторов, существовавших при Сталине, показал полную неэффективность, приведшую к распаду страны. Однако новая Россия, несмотря на провозглашенный принцип уравнивания в правах национальных единиц и административных регионов, по сути, продолжает функционировать на основе этнического федерализма и ассиметричности — эвфемизма былой иерархичности советского федерализма [144]. Ныне уже ни для кого не секрет, что национально-политическая асимметричность государственного устройства России “приобрела форму социально-экономической асимметрии прав и ответственности субъектов федерации” [145].
Изменения, произведенные при реформировании национально-государственного устройства в суверенной России, пока еще мало выходят из старого круга идей. Все, что они содержат нового, на поверку означает возвращение к идеям, апробировавшимся при Сталине и позднее показавших свою несостоятельность. Это, в частности, касается предложений создавать национальные районы и национальные сельсоветы, шире использовать культурно-национальную автономию наряду с территориальными национально-государственными и административно-территориальными образованиями. Культурно-национальная автономия как альтернатива нынешнему федеративному устройству России должным образом не воспринимается.
Крах советской системы национальных отношений в огромной степени предопределяло русофобское основание национальной политики большевиков. Оно заключалось, конечно же, не в каких-то особенных гонениях или геноциде русского народа, а в боязни власть предержащих русского национального фактора, естественной приверженности русских, как и любого другого народа, своим национальным традициям, культурным и духовным национальным ценностям. Русский национализм, всегда отождествлявшийся властью не иначе как с шовинизмом, расценивался ею как главное препятствие для осуществления «подлинно интернационалистской» политики, бросавшей вызов идее нации и ее неотчуждаемым правам.
Боязнь русского национализма выразилась, прежде всего, в том, что в самом начале большевистского эксперимента русский народ был лишен возможности иметь органы своей национальной самоорганизации, в то время как другим народам такая возможность, хотя и в усеченном виде, предоставлялась. Большевистская национальная политика освящала явные и неоправданные различия в национально-государственном устройстве народов. Различия эти были результатом не столько самоопределения, сколько волюнтаристских решений всесильного Центра. Какому народу, в каких границах, когда и какое национально-государственное образование дать или ликвидировать, Центр решал, вдохновляясь по большей части древнейшим принципом правителей многонародных государств «разделяй и властвуй».
Анализ предложений по реформированию национально-государственного устройства и всей системы регулирования национальных отношений в России позволяет утверждать, что в многоэтническом государстве возможны три формы положения национальности: 1) государственный централизм, в качестве подавления всех инородцев державною нацией; 2) областной федерализм, как господство «коренной» национальности исторически унаследованной области над национальными меньшинствами (местный централизм) и 3) национальный федерализм, как полное равенство национальностей, не знающее принципиально национальных меньшинств в качестве коллективов, неравноправных с численно или социально-исторически господствующими национальностями [146]. Представляется, что последняя форма — как раз та, которая России ныне так же необходима, как и на заре советской власти.
История попыток построения общегосударственной общности людей на неадекватном подходе к национальным ценностям русского и других народов СССР (поначалу отрицание, затем явная недооценка) определяет ныне громадную значимость новых (в действительности наполняемых новым содержанием известных и ранее) интеграционных русской и российской национальных идей. В конечном счете, именно неясность национальной идеи и ослабление чувства общенационального единства привело к трагическим последствиям — ниспровержению вековых устоев народной жизни, гибели миллионов людей, разрушению российской государственности, существовавшей три четверти века в форме Союза ССР.
Русскую идею не следует ни отождествлять, ни противопоставлять российской, как это нередко делалось ранее и делается в наши дни. П. Б. Струве, к примеру, находил знаменательным, что социал-демократическая рабочая партия и царская империя, противостоящие друг другу, одинаково именовали себя не “русскими”, а именно “российскими”. Ни один русский иначе, как слегка иронически, писал он, не скажет про себя, что он “российский” человек, а целая и притом наирадикальнейшая партия применила к себе это официальное, ультра-”государственное”, ультра-”имперское” обозначение. Значит, она хочет быть безразлична, бесцветна, бескровна в национальном отношении [147].
Действительно, В. И. Ленин подчеркивал: “Партия, чтобы уничтожить всякую мысль о ее национальном характере, дала себе наименование не русской, а российской” [148]. П. Б. Струве находил, что в этом обнаруживал себя космополитизм, свойственный тогдашней русской интеллигенции. Восставая против уничтожения “национального лица”, Струве доказывал безнадежность и бесплодность такой затеи. Предполагалось, что если не следует заниматься “обрусением” тех из “инородцев”, кто не желает “русеть”, то так же точно самим русским не следует себя “оброссиянивать”. Правда, это не мешало самому Струве выступать за национализм — свободный, творческий и в лучшем смысле завоевательный, создающий настоящее “imperium”, — классическим носителем которого представлялся англосаксонский элемент в Соединенных Штатах Америки и Британской империи. Открытый национализм означал свободное соперничество, состязание национальностей и уверенность, что народ “не растворится в море чужеземных элементов, а претворит их в себя” [149].
Противники российской идеи в наши дни, как правило, не выступают за соревнование наций до полной победы (ассимилирования соседей) или поражения (растворения среди них). Но угрозы нациям-этносам со стороны нации-согражданства страшатся, опасаясь, как и Струве, утраты национально-этнической идентичности. “Русских пытаются лишить национальной самоидентификации, растворить в каком-то безличном мифическом “россиянстве””, — говорят они [150]. Представляется, однако, что на сей раз мы имеем дело со случаем, когда обжегшиеся на молоке (советском народе как новой общности) дуют на воду (российский народ, российскую нацию).
Опасения такого рода уместны, если наднациональную историческую общность понимать как идущую на смену старым нациям-этносам [151], но они ошибочны, если представляют негативную реакцию на естественноисторический процесс, в ходе которого взаимодействующие народы приобретают черты общности (сходства) и создают наднациональное образование. Неуместно в данном случае и поддаваться чувствам партийного противостояния: видеть у оппозиционной партии только национальный нигилизм там, где можно видеть и иное. Не следует забывать, что в результате крушения СССР расчлененным оказался не только русский народ, но и наднациональная общность, именовавшаяся советским народом. Соответственно этому, российская идея не противоречит и не предполагает угрозы русской идее, а российская нация — русскому и другим народам России.
Русская идея сегодня — это не только осознание русскими людьми своей идентичности и общего пути, но также обязанность строить гуманное и справедливое общество. Аналогичная идея есть (должна быть) у каждого из российских народов. Известно, что в отличие от национальных интересов (того, что каждый народ желает для себя) национальная идея представляет более универсальную систему ценностей. Это то, что полагается существенным и важным не только для своего народа, но и для всех [152]. Интеграционной русская идея может стать, если будет приемлемой для всех российских народов. Ее смысл — в осознании необходимости отыскания народами России новой формулы российской государственности, способов совместного преодоления кризиса, выживания, взаимообогащения, достойного сосуществования в единой государственной общности. Иначе говоря, российская идея есть осознание российской идентичности во имя благополучия и процветания российской нации как согражданства. Выработка и принятие ныне действующей Конституции России, последующие события народной жизни с особой силой выявили потребность россиян в общенациональной идее, которая объединяла бы и вводила национальные чувства в русло подлинного патриотизма. Поиск такой идеи далеко еще не завершен [153].
Объединенные усилия в разработке современной национальной идеи дают, на наш взгляд, основание для вывода: собственно национальную составляющую общероссийской национальной идеи должны представлять ценности, заключающиеся в свободе, равноправии, взаимообогащающем сотрудничестве народов страны на всех вертикалях и горизонталях российского государства и общества. На общероссийском уровне высшей ценностью должно быть признано единство россиян, понимаемое как единая российская политическая нация. На этническом уровне — единство и приверженность граждан отдельных национальностей культуре и традициям своего народа-этноса. На местном уровне — благополучие, свобода развития и равноправие национальных групп (общин).
История развития русской нации и российского суперэтноса, “русский вопрос”, необычайно обострившийся на последнем историческом этапе [154], говорят, на наш взгляд, о необходимости решительного отказа от так называемого подлинного интернационализма, понимаемого зачастую по-троцкистски и призванного обслуживать процесс всеобщей денационализации. (“Я не еврей, я интернационалист!” — говорил о себе этот деятель [155], полагая, что аналогичным образом должны мыслить “интернационалисты”, выходцы, в буквальном смысле слова, из русского и других народов.) Необходимо также решительнее избавляться от противоречий, свойственных Советскому Союзу с самого его рождения. Главное из них заключается в том, что русский народ был лишен в СССР своей внутрисоюзной государственности, в то время как другим народам таковая была предоставлена. Не будучи устраненным, этот порок со временем все плотнее закрывал возможность установления нормальных цивилизованных отношений между народами единой страны, их сплочения в единой нации — действительно нерасторжимой общности людей. В свете новейших воззрений, свободных от мистики и схоластики былых подходов к определению нации [156], она предстает как “совокупность людей, объединенных общностью отечества и отстаивающих его интересы, которые одновременно являются и их собственными общими интересами” [157]. В соответствии с такими воззрениями, “решающим фактором возникновения (конституирования) нации является осознанное стремление людей быть единым народом и жить вместе” [158].
Основываясь на таких представлениях о нации и особенностях ее связи с государственностью в отечественной истории, можно заключить, что жизненные интересы русского и других народов могут быть надежно защищены, если Россия станет государством русского народа с национально-территориальными автономиями для других народов и с культурно-национальной автономией для национальных групп, расселенных дисперсно. Важнейшим аргументом в пользу такого выбора является его полное соответствие логике событий, происходящих вокруг России в новообразованных независимых государствах [159], а также и во всем цивилизованном мире. По всем мировым стандартам, Россия есть государство титульной русской нации, и, как полагают некоторые видные русские этнологи, надо отразить преобладающее значение русского этноса в Конституции России, назвав ее без обиняков “государством русского народа (этноса), допустившего существование в границах этого государства территориальных автономий этнических меньшинств” [160]. К подобному решению склоняются и многие видные общественные и политические деятели. Влиятельнейший иерарх Русской православной церкви, митрополит Иоанн считал: “Надо открыто признать, что Россия есть государство русского народа. В этой простой констатации очевидного исторического факта ни для кого ничего обидного быть не может”. Именно русские, по словам митрополита, “являются тем цементом, который стягивает государственное строение России: общность якута и лезгина, татарина и вепса поддерживается лишь тем, что они на равных включены в державное тело Руси” [161]. А. И. Лебедь, написал статью, обосновывающую необходимость строительства “полноценного русского национального государства” [162]. Если же при этом мыслить будущее России — Российской (Русской) республики — как федеративное государство, то необходимо добиваться полного равноправия его субъектов и равноправия национальных групп внутри каждого из них — равноправия в формировании органов федеральной и региональной власти, доступа к образованию, возможности создания национальных культурных центров и развития культуры при опоре на потенциал своего народа, своей национальной группы. Именно такие подходы к решению национального вопроса способны сформировать подлинный, цивилизованный национализм — “то, что является атрибутом нации, способствует ее прогрессу и не направлено против других народностей и наций” [163], лишено проявлений национальной гордыни, стремления верховодить, агрессивности, хищности, и есть лишь выражение любви к своему народу, к своей стране [164].
Конечно, национализм (национальный патриотизм) бывает разный, и его крайние проявления (в фашизме, к примеру) неприемлемы. Однако просвещенная интерпретация этого феномена не содержит ничего предосудительного. Скажем, 15-ое издание “Британской энциклопедии” утверждает: “Национализм — это верность и приверженность к нации или стране, когда национальные интересы становятся выше личных или групповых интересов”, 9-ое издание “Американского политического словаря” (1993 г.) отмечает, что “национализм объединяет народ, который обладает общими культурными, языковыми, расовыми, историческими или географическими чертами или опытом и который обеспечивает верность этой политической общности” [165]. Считается совершенно правомерным и само собой разумеющимся, что в Бразилии все нации равны, нет господствующей нации, отсутствует национализм в его худших проявлениях, но нет недостатка национализма бразильского, патриотического и центростремительного, который не разъединяет, а объединяет разнородное население; в Швейцарии языки народов равноправны, кантоны самоуправляются, политические и другие права отдельного гражданина обеспечиваются независимо от его национальности, внутришвейцарский антагонистический национализм отсутствует, однако “все швейцарцы ярые националисты, но националисты швейцарские, патриотические и наднациональные” [166]. Кто может утверждать, что подобное невозможно в России?
Совсем недавно, в 1994 г., не кто иной, как Генри Киссинджер, напомнил: “Всякий, кто хоть сколько-нибудь серьезно изучал историю России, знает, что именно русский национализм всегда обеспечивал целостность страны и ее способность справляться с многочисленными врагами и бедами”. И заключил: “Теперь же русские потеряли созданную ими огромную империю. Можно ли ожидать какой-то иной реакции на это унижение, нежели взрыв национализма?” [167] Здесь все верно. Как верно и то, что родина Киссинджера, по заключению другого, не менее известного американского государственного деятеля и политолога, “тоже, по сути дела, является империей, но исключительно нового типа и “чертовски удачливой”” [168]. Как видим, отнюдь не каждое полиэтническое государство, скрепляемое единой национальной идеей, является “империей зла”. Стоит ли в таком случае российскому народу отрекаться от самого себя и своего государства, только потому, что кому-то хочется именовать его последней империей в мире, а его патриотизм — ругательным словом “национализм”?
Авторы статьи –
Вдовин Александр Иванович, доктор исторических наук, академик Академии гуманитарных наук, профессор исторического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова, заведующий лабораторией истории национальных отношений.
Корецкий Валерий Александрович, кандидат исторических наук, доцент исторического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова, директор Научно-исследовательского института социальных систем МГУ им. М.В. Ломоносова.
[1] См.: Празаускас А. А. Мог ли быть вечным «Союз нерушимый»? // Свободная мысль. 1992. № 8; Ципко А. Если распад государства – плата за избавление от коммунизма, то она непомерно дорога // Я и мир. 1992. № 1; Шишков Ю. Распад империи: Ошибка политиков или неизбежность? // Наука и жизнь. 1992. № 8; Бондарев В. Самораспад: Можно ли говорить о закономерностях развала СССР? // Родина. 1993. № 4; Виноградская Т. Распад СССР как системный фактор национальных конфликтов // Обозреватель. 1993. № 7; Грачев А. Подлинная история распада Союза. Кораблекрушение Горбачева // Новое время. 1993. № 24; Дмитрук М. По лезвию геодуги. Неожиданная версия развала СССР // Рабочая трибуна. 1993. 23 июля. С. 7; Кортунов А. В. Дезинтеграция Советского Союза и политика США. М., 1993; Костина Р. В. О причинах распада социалистических федераций // Отечественная история. 1993. № 5; Разделит ли Россия участь Союза ССР? (Кризис межнациональных отношений и федеральная национальная политика). М., 1993; Зиновьев А. А. Гибель «империи зла» (очерк Российской трагедии) // Социологические исследования. 1994. № 10, 11; 1995. № 1, 2, 4; Паин Э. А. Грозит ли России судьба СССР? Сепаратизм и федерализм в современной России // Дружба народов. 1994. № 6; Слободкин Ю. М. Кто разрушил СССР и распял Россию. Л., 1995; Челноков М. Б. Россия без Союза, Россия без России... М., 1994; Брумберг А. Советология и распад Советского Союза // Куда идет Россия?.. М., 1995. Вып. 2; Джунусов М. Союз народов – союз сердец: Анатомия развала великой державы // Правда 1995. 29 дек. С. 2; Косолапов Н. Н. От союзного договора к распаду Союза: логика дезинтеграции // СНГ: надежды, иллюзии и действительность. М., 1995; Каппелер А. Россия – многонациональная империя: возникновение, история, распад. М., 1996; Тягуненко Л. В. Причины и последствия распада югославской и советской федераций // Вестник научной информации. 1996. № 4; Чешко С. В. Распад Советского Союза: этнополитический анализ. М., 1996; Чуднов В. П. Распад СССР и французская советология // Многоликая история. М., 1997; и др.
[2] См.: Мирский Г. И. Еще раз о распаде СССР и этнических конфликтах // Мировая экономика и международные отношения. 1997. № 2. С. 13.
[3] Бовин А. Е. После августовского путча развал Советского Союза стал неизбежным // Россия и современный мир. 1998. № 2. С. 11.
[4] Клименко В. Энергия, климат и судьба России // Зеленый мир. 1997. № 8. С. 13. З. Бжезинский, к примеру, предвидит исчезновение американской империи за пределами 2050 года (Незаивисмая газета. 1998. 31 декабря. С. 8).
[5] Сахаров А. Н. История все расставит по своим местам // Россия и современный мир. 1995. № 4. С. 23; Он же. К вопросу о причинах распада СССР // СССР и холодная война. М., 1995.
[6] См.: Зиновьев А. Советская контрреволюция // Советская Россия. 1998. 19 сентября. С. 3; и др.
[7] Сахаров А. Н. О причинах саморазрушения СССР // Советское общество: возникновение развитие, финал. Т. 2. С. 615.
[8] Цит. по: Поляков Ю. А. Наше непредсказуемое прошлое: Полемические заметки. М., 1995. С. 160. Негативное отношение к беловежским соглашениям выразил патриарх российских историков академик Б. А. Рыбаков. “Беловежская Пуща была бы хороша, – полагает он, – если бы Белоруссия, Украина и Россия собрались, чтобы обдумать совместную политику. И уж ни в коем случае, чтобы рассыпаться на части” (Рыбаков Б. А. Я – человек двадцатого столетия… // Правда (гл. ред. А. Ильин). 1998. 4 июня. С. 4).
[9] Назарбаев Н. А. Почему не состоялся новый Вавилон // Россия и современный мир. 1996. № 4. С. 79; Швейцер П. Победа. Минск, 1995; и др.
[10] Афанасьев Ю. Н. Непреодоленное прошлое // Советское общество: возникновение, развитие, финал. В 2 т. М., 1998. Т. 2. С. 645.
[11] Косолапов Р., Жухрай В. Не лучше ли вовремя остановиться? Открытое письмо стратегам развала России // Правда России. 1997. 25 февраля. С. 3. См. также: Платонов О. А. Терновый венец России: История русского народа в ХХ в. М., 1997. Т. 2. С. 502–624; и др.
[12] Цит. по: Из архива Национальной безопасности США. Прогнозы ЦРУ в отношении СССР 1991 г. // Новая и новейшая история. 1996. № 2. С. 113. См. также: Метлок Дж. Аутопсия империи. Рассказ американского посла о крушении Советского Союза // Компас. 1996. 25 января (№ 4).
[13] Подробнее см.: Красников А. Как нас предали… “Пятая колонна” опережает график Даллеса // Советская Россия. 1995. 9 мая. С. 13; Широнин В. С. КГБ – ЦРУ. Секретные пружины перестройки. М., 1997. С. 77; и др.
[14] Курчатов А. И. Идеологические диверсанты // Секреты секретных служб США. М., 1973. С. 290, 293.
[15] 50-летняя война // Русский Вестник. 1998. № 33–35. С. 9.
[16] Цит. по: Судоплатов А. Тайная жизнь генерала Судоплатова. В 2 кн. М., 1998. Кн. 2. С. 249.
[17] См.: Курганов И. А. Нации СССР и русский вопрос. Франкфурт на Майне, 1961. С. 188; Емельянов Ю. В. Большая игра: Ставки сепаратистов и судьбы народов. М., 1990. С. 240, 241; и др.
[18] Доброхотов Л. Н. Переломный год в судьбе СССР // Проблемы политической и экономической истории России. Сб. статей. М., 1998. С. 260. См. также: Исаков В. Б. Расчлененка. Кто и как развалил Советский Союз: Хроника. Документы. М., 1988. С. 170 и далее.
[19] Подборку высказываний такого рода см.: Русский Вестник. 1998. № 33–35. С. 9.
[20] Яковлев Н. Н. «Да, это мы прикончили гигантского дракона» // Российский обозреватель. 1995. № 1. С. 147; Он же. “Да, это мы прикончили гигантского дракона”: Заметки профессионального историка // Молодая гвардия. 1996. № 6. С. 43–73; Он же. Почему распался Советский Союз? Заметки профессионального историка // Завтра. 1996. Май (№ 21). С. 5.
[21] Цит. по: Жириновский В Последняя битва России. 2-е изд. М., 1998. С. 5.
[22] Цит. по: Косырев Д. “Боже, как нам повезло…”: Джордж Буш и Брент Скаукрофт вспоминают о конце СССР // Независимая газета. 1998. 19 декабря. С. 15.
[23] Стуруа М. “…И натравливать их друг на друга” // Независимая газета. 1998. 15 декабря. С. 6.
[24] Олбрайт М. Задача США – управлять последствиями распада советской империи // Независимая газета. 1998. 16 октября. С. 8.
[25] Тэлботт С. О стратегическом терпении в смутные времена // Известия. 1998. 21 ноября. С. 4. Ср.: Лигачев Е. К. Оазисы полуправды. Заместителю государственного секретаря США // Советская Россия. 1998. 11 декабря. С. 3.
[26] Медведев Ж. А. Не гонка вооружений погубила СССР // Международная жизнь. 1998. № 1.
[27] Шенин О. С. Родину не продавал, и меня обвинили в измене. М., 1994. С. 42; Затулин К. Последствия распада СССР и будущее Содружества // Независимая газета. 1996. 15 декабря; Леонов Н С. В тени измены // Русский Дом. 1997. № 1. С. 34–37; Лигачев Е. К. Предостережение. М., 1998. С. 401, 425–433; и др.
[28] Хасбулатов Р. Распад СССР не был неизбежным // Правда. 1992. 29 декабря. С. 2; Осадчий И. П. Беловежский сговор – трагедия народа, трагедия страны // Изм. 1998. № 2. С. 93–96; и др.
[29] Черняев А. С. Моя жизнь и мое время. М., 1995. С. 449–450.
[30] Певзнер Я. А. Мировая революция: великая авантюра и ее крах // Мировая экономика и международные отношения. 1997. № 11. С. 67.
[31] Назарбаев Н. Пять лет независимости. Алматы, 1996. С. 41.
[32] Драгунский Д. Распад во спасение // Итоги. 1996. № 32. С. 11.
[33] Тишков В. А. Самоубийство Центра и конец Союза (политическая антропология путча) // Советская этнография. 1991. № 6; Семенов В. С. Почему Горбачев развалил страну. Кто он? // Изм. М. 1992. № 1; Глобачев М. Как “имперцы” добили империю // Столица. 1993. № 9; Варенников В. ГКЧП мог отвести угрозу развала СССР // Правда. 1994. 17 авг. С. 4; Руцкой А. Кто и как развалил СССР? // Наш современник. 1995. № 12; Яковлев А. Новый Советский Союз. М., 1995. С. 17; Кто развалил Советский Союз: история, Запад, Ельцин, Горбачев? // Независимая газета. 1997. 16 января (НГ-сценарии. С 1, 4–5); Межуев В. М. Империи создают гиганты, а разрушают пигмеи // Правда-5. 1997. 28 января. С. 1, 2; Жириновский В. В. Как “демократы” разрушали Союз ССР // Жириновский В. В. Политическая классика. М., 1997. Т. 10. С. 183–188; Уткин А. И. Почему исчез Советский Союз: Еще одна попытка ответить на вопрос, кажущийся многим банальным // Независимая газета. 1997. 31 декабря. С. 11; Грызлов В. Ф. Непризнанная республика // Изм. 1998. № 2. С. 98; Кравчук Л. М. Крах СССР и перспективы СНГ // Независимая газета. 1998. 21 января. С. 11; Биндюков Н. Только социализм разрешит национальный вопрос // Диалог. 1998. № 2; Златопольский Д. Л. Разрушение СССР: (Размышление о проблеме). М., 1998; Лигачев Е. К. Ликвидатор: Свидетельство, переданное в комиссию по импичменту // Советская Россия. 1998. 17 сентября. С. 2; Мерцалов А. Н., Мерцалова Л. А. Сталинизм и война. М., 1998. С. 408; Рогозин Д. О Формула распада. М., 1998. С. 4; и др.
[34] Семенов Ю. И. Россия: что с ней было, что с ней происходит, и что ее ожидает в будущем. М., 1995. С. 19.
[35] Бурлацкий Ф. М. Русские государи: Эпоха реформации: Никита Смелый, Михаил Блаженный, Борис Крутой. М., 1996. С. 333.
[36] См.: Исаков В. Б. Указ. соч. С. 419–422.
[37] Усманов И. В комиссии по импичменту: Обвинение первое // Советская Россия. 1998. 30 июля. С. 2.
[38] Бовин А. Е. Указ. соч. С. 11. С точки зрения экономиста, “судьбу СССР в конечном итоге решили владевшие реальной информацией республиканские и региональные партийно-хозяйственные элиты. Элиты, которые в условиях разрушения основ их политического союза (данную функцию выполняла КПСС) поставили перед собой цель раздела крупных секторов союзной собственности на более мелкие республиканские и региональные сегменты” (Валентей С. Д. Федерализм: Российская история и российская реальность. М., 1998. С. 68).
[39] См.: Калатозишвили Д. Разрушение империи // Независимая газета. 1998. 28 июля. С. 5.
[40] Акаев А. Откровенный разговор. М., 1998. С. 52.
[41] Ср.: Тишков В. А. Нация // Народы и религия мира. Энциклопедия. М., 1998. С. 892; Филимонов Р. Русский вопрос по Скобелеву, Витте и другим // Правда (гл. ред. А. А. Ильин). 1998. 16–18 июня. С. 2
[42] Заявление Г. Х. Попова в телепередаче “Диалог” в мае 1994 г. (Цит. по: Кольев А. Идеология абсурда. М., 1995. С. 31). Ср.: Андреев Г. Конец империй // Открытая политика. 1998. № 1. С. 65.
[43] Брутенц К. Н. Тридцать лет на Старой площади. М., 1998. С. 542.
[44] Губогло М. Н. От редактора // Бугай Н. Ф. Социальная натурализация и этническая мобилизация (Опыт корейцев России) // М., 1998. С. 15.
[45] Кортунов С. В. Судьба русского коммунизма. М., 1988. С. 65, 68.
[46] Кьеза Дж. Прощай, Россия М., 1997. С. 257.
[47] Тилле А Доживет ли Россия до 2000 года // Советская Россия. 1997. 23 января. С. 3.
[48] См.: Самоорганизация в природе и обществе (философско-методологические очерки). СПб., 1994; Моисеев Н. Н. Современный рационализм. М., 1995; Синергетика; новое миропонимание? М., 1995; Громакова Е. И. Синергетика и изменение форм научной организации. М., 1997; и др.
[49] Бугай Н. Ф. Межнациональные конфликты в СССР как причина распада: истоки, развитие. М., 1996. Рукопись. С. 23.
[50] Пихоя Р. Г. Советский Союз: История власти (1945–1991). М., 1998. С. 718.
[51] К итогам дискуссии по некоторым проблемам теории нации // Вопросы истории. 1970. № 8. С. 90.
[52] Бурмистрова Т. Ю. Зерна и плевелы: Национальная политика в СССР. 1917-1994. СПб., 1993. С. 63.
[53] Сталин И. В. Соч. Т. 11. С. 333.
[54] См. там же. Т. 2. С. 297.
[55] См. там же. Т. 11. С. 348–349.
[56] К примеру, уже применительно к 1922 г. утверждалось: «Создание Союза Социалистических республик показало, что у нас национальный вопрос решен» (Зиновьев Г. Е. Соч. М., 1924. Т. 15. С. 268).
[57] См.: Козлов В. И. Нация. Этнос // Народы России: Энциклопедия. М., 1994. С. 459, 466.
[58] См.: Вишневский А. Г. Единая и неделимая // Политические исследования. 1994. № 2. С. 28; Морозов А. «Нация» и «национализм» в трактовке некоторых современных теорий // Россия ХХI. 1994. № 6–7,8; и др.
[59] См.: Милюков П. Н. Национальный вопрос. Прага, 1925. С. 174; Славинский М. А. Национально-государственная проблема в СССР. Париж, 1938. С. 33.
[60] Россия между Европой и Азией: Евразийский соблазн. Антология. М., 1993. С. 42, 52, 95, 99.
[61] Прокопович С. Н. Об экономических основах национального вопроса. Прага, 1927. С. 9–10.
[62] В этой связи представляется актуальным суждение современного историка о том, что именно отказ Николая I и его преемников от попыток выработать общероссийское национальное сознание и их стремление обратить всех подданных в “русских” явились непреодолимой преградой развитию российского государства: “Не создав российскую нацию, они погубили империю” (Цимбаев Н. И. До горизонта – земля. К пониманию истории России // Вопросы философии. 1997. № 1. С. 31).
[63] Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 19. С. 120.
[64] Устрялов Н. В. Наше время. Шанхай, 1934. С. 30, 35.
[65] Залевский К. Национальные движения // Общественное движение в России в начале ХХ века. СПб., 1912. Т. 4. Ч. 2. Кн. 7. С. 152.
[66] Каутский К. Национальные проблемы. Пг., 1918. С. 124.
[67] Федотов Г. П. Судьба империй // Свободная мысль. 1992. № 5. С. 114.
[68] См.: Новгородцев П. И. Об общественном идеале. М., 1991. С. 573, 574.
[69] Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 4. С. 444; Т. 42. С. 360; Т. 3. С. 426.
[70] Зорин В. Ю. Пресс-конференция // Независимая газета. 1996. 26 ноября. С. 3.
[71] Цит. по: Быстролетов Д. А. Путешествие на край ночи. М., 1996. С. 575.
[72] Настольный энциклопедический словарь-справочник. М., 1926. С. 425; 2-е изд. М., 1927. С. 425.
[73] См.: Шахназаров Г. Цена свободы. Реформация Горбачева глазами его помощника. М., 1993. С. 194; Ципко А. Безумие Беловежья: три года спустя // Независимая газета. 1994. 9 декабря. С. 3.
[74] Подробнее см.: Вдовин А. И. Российская нация: Национально-политические проблемы ХХ века и общенациональная российская идея. М., 1996.
[75] Парнок С. Б. Пастернак и другие // Русский современник. 1924. № 1. С.309.
[76] Толстой А. Четверть века советской литературы // Новый мир. 1942. № 11–12. С. 210.
[77] Слуцкий Б. А. Мировая мечта, что кружила нам голову… // Слуцкий Б. А. Собр. Соч. В 3 т. М., 1991. Т. 2. Стихотворения. 1961–1972. С. 458.
[78] Предложения Н. И. Бухарина, Ф. Э. Дзержинского и других на Пятом Всероссийском съезде Советов. Цит. по: Россия. Энциклопедический справочник. М., 1998. С. 166.
[79] Стеклов Ю. М. Доклад о проекте Конституции РСФСР // Пятый Всероссийский съезд Советов рабочих, крестьянских, солдатских и казачьих депутатов. 4–10 июля 1918 г. Стеногр. отчет. М., 1918. С. 186.
[80] Декларация об образовании СССР, 30 декабря 1922 г. // Несостоявшийся юбилей. Почему СССР не отпраздновал своего 70-летия? М., 1922. С. 22.
[81] См.: Сталин И. В. Письмо В. И. Ленину от 12 июня 1920 г. // Ленин В. И. Соч. 2-е изд. М.; Л., 1928. Т. XXV. С. 624.
[82] Работы современных авторов убедительно опровергают русофобскую характеристику дореволюционной России как “тюрьмы народов”. Настойчивая пропаганда ужасов национального гнета в царской России была призвана оправдывать необходимость революционных преобразований, однако она не имела должных научных оснований (см.: Матвеев В. А. Была ли Россия “тюрьмой народов”? // Посев. 1994. № 4; его же. Отечество не только русских… (размышления о геополитических, историко-цивилизационных и этнонациональных особенностях российской государственности) // Научная мысль Кавказа. 1997. № 1; Басилов В.Н. Россия – “тюрьма народов”? // Российская цивилизация. Этнокультурные и духовные аспекты. М., 1998).
[83] Коммунистический Интернационал в документах. 1919 – 1932. М., 1933. С. 34–36.
[84] См.: Ленин В. И. Соч. 3-е изд. Т. 26. С. 50; Невежин В. А. Синдром наступательной войны: Советская пропаганда в преддверии «священных годов», 1939–1941 гг. М., 1997.
[85] Россия сегодня: реальный шанс // Обозреватель. 1994. № 21–24. Спец. выпуск. С. 53.
[86] См.: За родину! // Правда. 1934. 9 июня. С. 1.
[87] См.: Социалистический вестник. 1934. № 12. С. 1–2; № 23–24. С. 14–15; Бюллетень оппозиции (большевиков-ленинцев). 1934. № 38–39. С. 25; № 40. С. 14.
[88] Чалидзе В. Победитель коммунизма. Нью-Йорк, 1981. С. 46, 49; Данишевский И. М. По поводу статьи В. Пескова «Отечество» // Политический дневник. 1964–1970. Амстердам, 1972. С. 65; Лерт Р. Б. На том стою: Публикации самиздата. М., 1991. С. 17; Кожинов В., Кожемяко В. Солженицын против Солженицына // Советская Россия. 1998. 3 декабря. С 4.
[89] Ципко А. С. Партия Кремля против партии Белого дома // Независимая газета. 1998. 3 декабря. С. 3.
[90] Фурман Д. Е. Наша странная революция. М.; Харьков, 1998. С. 6.
[91] Бухарин Н. Героический советский народ // Известия. 1935. 6 июля. С. 3; Он же. Наш вождь, наш учитель, наш отец // Известия. 1936. 21 января. С. 2; и др.
[92] Солженицын А И. “Русский вопрос” к концу ХХ века. М., 1995. С. 83.
[93] Нечкина М. В. Выступление на совещании по вопросам истории СССР в ЦК ВКП(б) в 1944 г. // Вопросы истории. 1996. № 2. С. 80.
[94] Аджемян Х. Г. Выступление на совещании по вопросам истории СССР в ЦК ВКП(б) в 1944 г. // Вопросы истории. 1996. № 9. С. 61.
[95] О книге А. Твардовского «Родина и чужбина» (Стенограммы обсуждений) // Вопросы литературы. 1991. № 9–10. С. 225.
[96] Светлов М. Двадцать лет спустя: Драматическая поэма // Светлов М. Пьесы. М., 1970. С. 105.
[97] Померанц Г. Вокруг предвечной башни // Дружба народов. 1996. № 10. С. 154.
[98] Бирман И. Я экономист: (О себе любимом). Новосибирск, 1996. С. 90.
[99] Сталин И. В. Соч. Т. 11. С. 349.
[100] Марков А. П. Как это было: (Воспоминания сибиряка). М., 1995. С. 157.
[101] См. Сталин И. В. Соч. Т. 12. С. 370.
[102] Творчество народов СССР. М., 1938. С. 8, 9.
[103] Хацкевич А. И. О плане основных работ Президиума Совета Национальностей ЦИК СССР на 1935 год // Революция и национальности. 1935. № 5. С. 93.
[104] Слава русского народа // Правда. 1937. 10 февраля. С. 1. В том же году был впервые публично поправлен один из учителей пролетариата за русофобскую основу памфлета «Внешняя политика русского царизма» (Работы последних лет жизни Энгельса) // Правда. 1937. 23 марта).
[105] Дроздов П. «Историческая школа» Покровского // Правда. 1937. 28 марта. С. 3.
[106] Тарле Е. История XIX века // Большевик. 1938. № 14. С. 38, 40.
[107] Цит. по: Брачев В. С. “Дело историков” (1929 – 1931 гг.). СПб., 1997. С. 88.
[108] КПСС в резолюциях... М., 1983. Т. 2. С. 79.
[109] Конституция героического народа // Правда. 1937. 16 января.
[110] Садовский А. Старший среди равных // Ленинградская правда. 1937. 30 дек. С. 3; Волин Б. Великий русский народ. М., 1938. С. 3.
[111] Диманштейн С. М. За ленинско-сталинский интернационализм. М., 1935. С. 21.
[112] Курашвили Б. П. Куда идет Россия? М., 1994. С. 188.
[113] Абдулатипов Р. Г. Россия на пороге ХХI века: состояние и перспективы федеративного устройства. М., 1996. С. 44.
[114] Кравцев И. Великая сила идей советского патриотизма и пролетарского интернационализма // Большевик Украины. 1951. № 9. С. 42–43. Он же. Советский патриотизм как высшее достижение пролетарского интернационализма. Автореферат дис… канд. филос. наук. М., 1953. С. 11.
[115] Андреев А. Торжество ленинских идей дружбы народов // Коммунист. 1960. № 6. С. 39.
[116] Мухитдинов Н. А. Река времени. От Сталина до Горбачева: Воспоминания. М., 1995. С. 12.
[117] Брежнев Л. И. Ленинским курсом. Речи и статьи. М., 1974. Т. 4. С. 100.
[118] Барсенков А. С., Вдовин А. И., Корецкий В. А. Русский вопрос в национальной политике. ХХ век. М., 1993; Русский народ: Историческая судьба в ХХ веке. М., 1993; Троицкий Е. С. Русский народ в поисках правды и организованности (988–1996). М., 1996; Вдовин А. И., Зорин В. Ю., Никонов А. В. Русский народ в национальной политике. ХХ век. М., 1998; Жириновский В. В. Прошлое, настоящее и будущее русской нации: (Русский вопрос: социально-философский анализ): Диссертация в виде научного доклада на соискание ученой степени доктора философских наук. М., 1998; Он же. Русский вопрос: Внутриполитические аспекты // Вестник Моск. ун-та. Серия 18. Социология и политология. 1998. № 1, 2. Он же. Русский вопрос: внешнеполитические аспекты // Вестник Моск. ун-та. Серия 18. Социология и политология. 1998. № 3; и др.
[119] См.: Стариков Н. В. Эпоха “оттепели” и этапы эволюции сталинизма: вопросы историографии // Советская историография. М., 1996. С. 327.
[120] Гурвич Г. С. Основы Советской Конституции. 7-е изд. М., 1929. С. 189.
[121] БСЭ. М., 1926. Т. 1. Стлб. 380, 382.
[122] Чистяков О. И. Конституция РСФСР 1918 года. М., 1984. С. 90.
[123] О так называемом “национал-уклонизме” // Известия ЦК КПСС. 1990. № 9. С. 76–84.
[124] Одно из исключений представлял известный татарский “национал-уклонист” М. Султан-Галиев, выступавший за непосредственное вхождение в СССР “всех национальных образований в пределах Советской России, с дополнительным созданием Великорусской республики” (Султан-Галиев М. Избранные труды. Казань, 1998. С. 562).
[125] Авакьян С. А., Кулешов С. В., Морозова Е. Г., Сарычева И. А. Политико-правовые проблемы развития Российской Федерации в свете отечественной и мирового опыта // Мир России. 1997. № 3. С. 9.
[126] Черняев А. С. Шесть лет с Горбачевым. М., 1993. С. 279.
[127] Косолапов Р. И., Кожемяко В. Незагадочный Сталин // Советская Россия. 1998. 15 января. С. 6.
[128] См.: Борев Ю. Б. Сталиниада. М., 1990. С. 336.
[129] См.: Сто сорок бесед с Молотовым. Из дневника Ф. Чуева. С. 272.
[130] См.: Куняев С. Post scriptum I // Наш современник. 1995. № 10. С. 184–199; Дзенискевич А. Р. Блокада и политика: Оборона Ленинграда в политической конъюнктуре. СПб., 1998. С. 84
[131] См.: Пихоя Р. Г. Указ. соч. С. 66.
[132] Цит. по: Соловей В. Д. Русский национализм и власть в эпоху Горбачева // Межнациональные отношения в России и СНГ. Семинар Московского Центра Карнеги. Вып. 1. М., 1994. С. 58.
[133] См.: Сахаров А. Н. Русский национализм: истоки, особенности, этапы // Независимая газета. 1999. 13 января. С. 10; и др.
[134] См.: Филиппов А. Ф. Империя и тоталитаризм // Тоталитаризм и посттоталитаризм. М., 1994. Кн. 2. С. 235.
[135] Моисеев Н. Н. Размышления о национализме // Социально-политический журнал. 1994. № 3–6. С. 48; Старченков Г. И. Это коварное слово “империя”! // Изм. 1998. № 2. С. 89–92; и др..
[136] Клименко В. Указ. соч. С. 13.
[137] Цит. по: Черняев А. Я пережил несколько эпох // Россия и современный мир. 1997. № 4. С. 14.
[138] Цит. по: Разуваев В. Все будет хорошо. Но только если в России утвердится “новый консерватизм” // Независимая газета. 1997. 20 ноября. С. 7.
[139] См.: Ильин И. А. Большевистская политика мирового господства: Планы III Интернационала по революционизированию мира // Ильин И. А. Собр. соч. М., 1998. Т. 8. С. 7–342.
[140] В первой советской Конституции 1918 года прямо говорилось, что основной задачей РСФСР является “установление социалистической организации общества и победы социализма во всех странах”; Конституция СССР 1924 года объявляла образование Союза ССР “новым решительным шагом по пути объединения трудящихся всех стран в мировую социалистическую Советскую Республику” (Цит. по: Кукушкин Ю. С., Чистяков О. И. Очерк истории Советской Конституции. М., 1987. С. 240, 265).
[141] Сталин И. В. Соч. Т. 4. С. 354.
[142] Цит по: Латышев А. Как Сталин Энгельса свергал // Российская газета. 1992. 22 декабря. С. 4.
[143] См.: Жилин А. А. Теория союзного государства: Разбор главнейших направлений в учении о союзном государстве и опыт построения его юридической конструкции. Киев, 1912; Кокошкин Ф. Ф. Автономия и федерация. Пг., 1917; Корф С. А. Федерализм. Пг., 1917; Новоторжский Г. Национальный вопрос, автономия и федерализм. Киев, 1917; Рожков Н. А. Уния, федерация и автономия. М., 1917; Сидоров А.А. Инородческий вопрос и идея федерализма в России. М., 1912; Ященко А. С. Теория федерализма: Опыт синтетической теории права и государства. Юрьев, 1912: Он же. Что такое федеративная республика и желательна ли она для России? М., 1917; Алексеев Н. Н. Советский федерализм // Россия XXI. 1993. № 11–12; 1994. № 1; Национальные модели федеративных государств // Вестник Моск. ун-та. Сер. 12. Политические науки. 1997. № 1; и др.
[144] О необходимости избавления от необоснованной асимметрии российского федерализма, являющей собой не что иное как эвфемизм былой иерархичности советского федерализма – “дань истории, политике, психологии”, см.: Строев Е. С., Валентей С. Д., Барабанов И. П. и др. Развитие федеративных отношений в России: Проблемы и перспективы // Независимая газета. 1998. 20 января. С. 8; Строев Е. Спасемся любовью к России // Правда (гл. ред. В. Линник). 1998. 24 июля. С. 1, 2. См. также: Лысенко В. Что строим мы в России: симметричную или асимметричную федерацию? // Федерализм. 1998. № 1; Смирнягин Л. В. Российский федерализм: парадоксы, противоречия, предрассудки. М., 1998; и др.
[145] Валентей С. Д. Российский федерализм: Иллюзии и реальность. В нынешнем виде федеральный закон о принципах самоуправления несет угрозу единству России // Независимая газета. 1998. 26 марта. С. 8.
[146] Лазерсон М. Я. Национальность и государственный строй. Пг., 1918. С. 65.
[147] Струве П. Б. Patriotica: Политика, культура, религия, социализм. М., 1997. С. 206.
[148] Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 10. С. 267.
[149] Струве П. Б. Указ. соч. С. 169, 170.
[150] Зюганов Г. Самое трудное: Национальный вопрос в современной России. Проблемы и подходы // Советская Россия. 1998. 12 февраля. С. 1.
[151] См.: Бухарин Н. Героический советский народ // Известия. 1935. 6 июля. С. 3; Он же. Наш вождь, наш учитель, наш отец // Известия. 1936. 21 января. С. 2; Андреев А. Торжество ленинских идей дружбы народов // Коммунист. 1960. № 6. С. 39; Мухитдинов Н. А. Река времени. От Сталина до Горбачева: Воспоминания. М., 1995. С. 12; и др.
[152] См.: Подберезкин А. Русский путь: сделай шаг! М., 1998. С. 83.
[153] См: Сагатовский В. Н. Русская идея: Продолжим ли прерванный путь? Спб., 1994; Подберезкин А. Русский путь. М., 1996; Российская общенациональная идея (По материалам заседания клуба “Реалисты”). М., 1996; Чубайс И. Б. От русской идеи – к идее новой России. Как нам преодолеть идейный кризис. М., 1996; Бутенко А. П. Общенациональная идея для России как средство общественного компромисса // Вестник Моск. ун-та. Сер. 18. Социология и политика. 1997. № 3; Николаев С. Г. Как создается национальная идея // Свободная мысль. 1997. № 6; Нуйкин А. Нужна ли России общенациональная идея? // Вечерняя Москва. 1997. 1, 5, 15, 19, 26 марта; Осипов Г. В. Россия: национальная идея, социальные интересы и приоритеты. М., 1997; Россия в поисках идеи. М., 1997; Алексеев С. В., Каламанов В. А., Черненко А. Г. Идеологические ориентиры России (Основы новой общероссийской национальной идеологии). В 2 т. М., 1998; Вырщиков А. Н., Никонов К. М. Российская национальная идея. Волгоград, 1998; Потапов В. Е. Поиск общенациональной идеи // Россия: Вызовы времени и пути реформирования. М., 1998. С. 121–125; Романенко Л. М. О вреде идеи общенациональной идеи // Романенко Л. М. Социальные технологии разрешения конфликтов гражданского общества. М., 1998; и др.
[154] Козлов В. И. Русский вопрос: История трагедии великого народа. М., 1995; Он же. История трагедии великого народа: Русский вопрос. М., 1996 (2-е изд., дораб. М., 1997); Платонов О. А. Терновый венец России: История русского народа в ХХ в. В 2 т. М., 1997; Солженицын А. И “Русский вопрос” к концу ХХ века. М., 1995; Он же. Россия в обвале. М., 1998; Жириновский В. В. Геополитика и русский вопрос. М., 1998; Рогозин Д. О Время быть русским. М., 1998; Свечников П. Г., Торбеев Г. И. Русский вопрос и оппозиция. Челябинск, 1998; Уваров А. Русское национальное самосознание. Современный взгляд. М., 1998; Паин Э. Русский вопрос // Литературная газета. 1999. 20, 27 января; и др.
[155] Цит. по: Шаевич А. С. Русские евреи больше русские, чем евреи // Коммерсантъ-власть. 1998. № 13–14. С. 27. Своеобразное понимание интернационализма, роли русского и еврейского народов в российском обществе приводит к обострению русско-еврейского диалога. См.: Белов Ю. Необычная война: К русско-еврейскому диалогу // Советская Россия. 1998. 10 декабря. С. 3; Зюганов Г. О национальной гордости патриотов. Заявление Председателя КПРФ // Советская Россия. 1998. 24 декабря. С. 1; Макашов А. Огонь на себя // Завтра. 1998. № 51. С. 3; Тополь Э. “Возлюбите Россию, Борис Абрамович!” Открытое письмо Березовскому, Гусинскому, Смоленскому, Ходорковскому и другим олигархам // Аргументы и факты. 1998. № 38. С. 7; Тростников В. Н. Россия не будет ваша // Русский Дом. 1998. № 11. С. 42–43; Распутин В. Краденый венец // Советская Россия. 1999. 5 января. С. 2; и др.
[156] К этому же ряду следует отнести и постмодернизм, объявляющий нацию фикцией, а приверженность к национальной культуре – национализмом (ср.: Тишков В. А. Забыть о нации (Пост-националистическое понимание национализма // Вопросы философии. 1998. № 9; Жириновский В. В. Прошлое, настоящее и будущее русской нации. С. 23; Басалай А. А. Развитие наций и их взаимоотношений в СССР. М., 1988. С. 65). Многие исследователи полагают, что постмодернизм – “не культурная эпоха, или парадигма, сменившая модернизм, а определенный стиль, форма, манера творчества, способ организации материала, часто неожиданный и шокирующий” (Клишина С. Русская идея в постмодернистском пространстве // Россия ХХI. 1998. № 1–2. С. 146).
[157] Семенов Ю. И. Секреты Клио: Сжатое введение в философию истории. М., 1996. С. 70.
[158] Собчак А. Имперская ностальгия // Независимая газета. 1998. 13 февраля. С. 7.
[159] Барсенков А. С. Распад СССР и “русский вопрос” // Трансформация цивилизационно-культурного пространства бывшего СССР (тенденции, прогнозы). М., 1994. С. 157.
[160] Козлов В. И. Русские. Русскоязычные. Россияне… // Молодая гвардия. 1998. № 9. С. 34; Савельев А.Н. От Русской правды к Русскому праву // Русский дом. 1998. № 10. С. 50–51.
[161] Иоанн, митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский. Чтущий да разумеет // Советская Россия. 1993. 30 апреля. С. 4.
[162] Лебедь А.И. Закат империи или возрождение России // Сегодня. 1996. 26 апреля. С. 6. Любопытно, что автору удалось убедить в необходимости такого строительства даже Збигнева Бжезинского, назвавшего статью “замечательной” (Бжезинский З. Великая шахматная доска. М., 1998. С. 145).
[163] Хмара Н. И. О национальном вопросе // Социалистическая идея: уроки ХХ века. М., 1997. С. 62.
[164] См.: Ильин И. Идея нации // Голос Родины. 1991. № 5. С. 12.
[165] Цит. по: Троицкий Е С. Вступительная статья // Строганов В. Русский национализм, его сущность и задачи. М., 1997. С. 10, 11.
[166] Быстролетов Д. А. Путешествие на край ночи. М., 1996. С. 575.
[167] Цит. по: Зюганов Г. А. География победы: Основы российской геополитики. М., 1997. С. 162.
[168] Цит. по: Козлов С. Збигнев Бжезинский в Алма-Ате: Предсказатель конца коммунизма остался доволен визитом // Независимая газета. 1993. 11 декабря. С. 3.
Авторы статьи
Вдовин Александр Иванович, доктор исторических наук, академик Академии гуманитарных наук, профессор исторического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова, заведующий лабораторией истории национальных отношений.
Корецкий Валерий Александрович, кандидат исторических наук, доцент исторического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова, директор Научно-исследовательского института социальных систем МГУ им. М.В. Ломоносова.
_________________
Tautos jėga ne jos narių vienodume, o vienybėje siekiant pagrindinio tikslo - Tautos klestėjimo.
|
|
Prisijungti
Registruotis
DUK
Ieškoti
Dalyvių sąrašas
