Nacionalistas - Tautininkas - Patriotas - Žygeivis - Laisvės karys (Kalba - Istorija - Tauta - Valstybė) • Temos rodymas - Всеволод Шимов. Язык — великий интегратор. И великий разделитель. Европа и славяне - От языкового универсализма к лоскутному одеялу национальных языков

Peržiūrėti neatsakytus pranešimus | Peržiūrėti aktyvias temas

Pagrindinis diskusijų puslapis » ***Enciklopedija - Nacionalizmas-pasaulinis daugiatautiškumas ir kosmopolitizmas-vienatautiškumas » Nacionalizmas (tautiškumas - pasaulinio daugiatautiškumo išsaugojimas) - istorija ir ideologija, atmainos ir srovės. Nacionalizmas ir kosmopolitizmas.

Visos datos yra UTC + 2 valandos [ DST ]

Всеволод Шимов. Язык — великий интегратор. И великий разделитель. Европа и славяне - От языкового универсализма к лоскутному одеялу национальных языков

Puslapis 1 iš 1

[ 2 pranešimai(ų) ]

Spausdinti

Ankstesnė tema | Kita tema

Autorius

Žinutė

Žygeivis

Pranešimo tema: Всеволод Шимов. Язык — великий интегратор. И великий разделитель. Европа и славяне - От языкового универсализма к лоскутному одеялу национальных языков

Parašytas: 14 Lie 2016 01:26

Svetainės tvarkdarys

Užsiregistravo: 05 Spa 2006 01:16
Pranešimai: 27122
Miestas: Ignalina

Европа и славяне

От языкового универсализма к лоскутному одеялу национальных языков

http://imhoclub.lv/ru/material/evropa_i_slavjane

Всеволод Шимов, Беларусь
Доцент кафедры политологии БГУ

Становление наций и национальных языков в Европе явилось результатом упадка латинского языка, который в роли универсального, имперского языка, на протяжении столетий выполнял роль «великого интегратора» обширных и этнически пестрых пространств.

Римская империя была мощнейшей цивилизационной структурой поздней античности, в рамках которой и происходило возвышение латыни в качестве универсального языка, поддерживавшего связность имперского пространства.

На востоке распространение латыни оказалось ограничено греческим языком, который, несмотря на политическое подчинение Риму, сохранял престиж универсального языка высокой эллинской культуры.

Этот языковой дуализм впоследствии сыграл свою роль при разделении империи и последующей цивилизационной дивергенции западного и восточного Средиземноморья.

Однако в западной части империи, из которой и вырастала будущая Европа, латынь утверждалась монопольно в качестве универсального языка.

Как уже отмечалось, за пределами своего этнического ареала латынь и латинская культура становились в первую очередь атрибутом аристократии, встраивавшейся в имперскую систему, однако латинское влияние проникало и на нижние этажи социальной иерархии, порождая диалекты так называемой «народной латыни», возникавшей в результате ассимиляции местных субстратных языков.

Гибель империи положила начало закату латинского языкового универсализма.

Распад административной целостности способствовал углубляющейся дифференциации диалектов «народной латыни», которые со временем лягут в основу новоевропейских романских языков.

Наплыв германских и славянских варваров увеличил этноязыковую пестроту Европы и заметно сократил романское языковое пространство. Тем не менее, латынь на протяжении всего средневековья сохраняет статус универсального общеевропейского языка (разумеется, на уровне элит).

Этому способствовал ряд обстоятельств.

Во-первых, ни один из «варварских» европейских разговорных языков был не в состоянии выступить в качестве альтернативы латыни в роли «высокого» языка.

Во-вторых, в масштабах Европы сохранялась структура, заинтересованная в поддержании латыни в качестве универсального средства коммуникации, — католическая церковь. Более того, распространение католицизма и христианизация европейских варваров способствовали распространению латинского влияния далеко за пределы былых границ Римской империи.

Средневековая католическая церковь была носителем «имперской» идеи и стремилась к строительству теократической империи, наследующей древнему Риму, в масштабах западнохристианского мира.

Собственно, сама церковная иерархия во главе с «императором»-папой была, по сути, дубликатом управленческой системы империи.

Однако имперский универсализм католической церкви наталкивался на противодействие многочисленных локальных интересов политически раздробленной и этнически пестрой Европы: феодальная аристократия и растущее городское сословие становились основной оппозиционной силой католической церкви.

Расширяющееся использование местных языков в противовес латыни также становилось знаком борьбы местных интересов против всепроникающего влияния церкви-«империи».

Морально-нравственное разложение церкви и кризис католической доктрины позднего средневековья ускорили процесс формирования новых европейских языков.

Этому способствовало как творчество писателей-гуманистов, отходивших в своих произведениях от религиозной тематики и стремившихся говорить с читателем на «живом» языке, так и проповедь протестантов с их критикой имперского централизма и оторванности латинской церкви от своей разноязычной паствы.

Языковой «патриотизм» начали активно использовать европейские королевские дворы и городские корпорации, которые, в отличие от церкви, стремились не к всеевропейской империи, а к закреплению власти в границах «своего» региона.

Язык вновь начинал играть свою двоякую функцию великого интегратора и разделителя одновременно.

С одной стороны, языки становились маркерами границ формирующихся национальных суверенитетов и, таким образом, разделяли государства не только в политическом, но и в культурном, коммуникационном отношении. На смену панъевропейскому универсализму средневековой латыни шло лоскутное одеяло новоевропейских национальных языков.

С другой стороны, в рамках национальных границ «свой» язык становился мощным интегратором, формируя у населения общую идентичность и связь со «своим» государством.

Распространение нормированных национальных языков сопровождалось мерами по нивелировке диалектных различий, подчас весьма глубоких, вплоть до взаимного непонимания носителей диалектов, считающихся вариантами одного национального языка.

На фоне бурного развития западной цивилизации Нового времени негативные последствия национально-языкового дробления Европы стали заметны далеко не сразу.

Само по себе соперничество европейских держав было важным фактором прогресса. Однако в своей конкуренции европейские страны взаимно ослабляли друг друга, расходуя немалые ресурсы на взаимное противоборство.

В конечном счете это обернулось двумя катастрофическими мировыми войнами, которые положили конец мировому лидерству континентальной Европы.

Отказ от межнациональной борьбы и переход к неоимперскому строительству пан-Европы в формате ЕС стали результатом осознания европейскими элитами бесперспективности и гибельности модели «Европы наций».

Однако внутренняя разобщенность, как политическая, так и культурно-языковая, остается главным бичом ЕС, обусловливая его низкую эффективность и роль «младшего партнера» в рамках западной цивилизации, где первенство принадлежит «англосаксонскому» миру.

Переход пальмы первенства в руки англоговорящих стран был обусловлен их островным, изолированным от континентальной Европы положением, что позволяло избегать участия в европейских конфликтах с разворачиванием разрушительных боевых действий на своей территории.

Это в немалой степени способствовало превращению Великобритании, а затем и США в основные центры накопления капитала. Островное положение англичан обусловило и то, что они из всех европейских народов оказались наиболее эффективными в освоении заморских территорий, породив огромный трансокеанский «английский мир», языковое единство и коммуникативная связность которого обеспечивают намного большую эффективность в сравнении с фрагментированным ЕС.

Безусловно, язык здесь не является единственным фактором.

Испания и Португалия, которые, как и Британия, расположены на относительно изолированной окраине Европы, обращенной к океану, стали первопроходцами в колониальном освоении заморских земель и также сформировали свои обширные «языковые миры».

Однако живучесть феодальной архаики и, как следствие, неспособность осуществить быстрый переход к современным социально-экономическим формам уже на заре Нового времени обусловили фатальное отставание «испанского» и «португальского» миров от «англосаксов».

Тем не менее пример «англосаксов» в целом убеждает, что важным фактором цивилизационного успеха является наличие обширного пространства, объединенного общим языком.

Напротив, пример континентальной Европы, которая по числу жителей и суммарному экономическому потенциалу превосходит США, показывает, насколько ослабляющей может быть национально-языковая разобщенность.

Языковые процессы в славянском мире были тесно связаны с процессами, проходившими в Западной Европе, но имели определенную специфику.

Славянский мир лишь частично входил в зону средневековой «латинской» цивилизации. Языки славянских народов, принявших католицизм, испытывали двойное влияние: как со стороны латыни, так и со стороны немецкого языка, набиравшего силу в центральноевропейском регионе.

В эпоху гуманизма и ослабления «диктата» латыни полякам и чехам удалось создать достаточно развитые традиции на своих языках, которые, однако, вскоре пришли в упадок. И если польская традиция никогда не прерывалась, то чешская была практически полностью подавлена немецкой экспансией и воссоздавалась в Новое время почти с нуля.

У славян, принявших православие, языковые процессы развивались несколько в иной логике, что было в немалой степени обусловлено различиями между теми историческими формами, которые приняли две версии христианства.

Католическая церковь развивалась как «церковь-империя». После краха Римской империи церковь, по сути, взяла на себя ее функции, превратившись в своего рода квазиимперию.

Святой Престол стремился быть не только духовным, но и политическим центром христианской Европы. В связи с этим Риму было необходимо поддерживать коммуникационную связность католического мира, а значит, была потребность в едином универсальном языке, каковым и была латынь.

«Греческая» церковь не могла превратиться в квазииамперию, будучи вписанной в структуру «настоящей» империи — Византии. При этом интересы церкви и империи далеко не всегда совпадали.

Так, православной проповеди за пределами Византии отождествление «греческой» веры с империей скорее вредило, поскольку отношения пограничных варварских народов с империей были во многом неприязненными и враждебными, а значит, и идущая из империи религия могла быть воспринята в штыки.

В связи с этим православные миссионеры стремились «натурализовать» свою религию, сделать ее ближе к новой пастве, в том числе путём создания литургической традиции на местных языках.

Именно так создается церковнославянский язык и кириллическое письмо для распространения православия среди славян. Искусственный язык, созданный в богослужебных целях, быстро становится основой для светских изводов, обслуживающих не связанные с религией сферы жизни.

Смешение церковнославянского с местными диалектами стало основой ранних форм письменных славянских языков: древнерусского, старосербского и т.п. Последующие политические катаклизмы и внешние завоевания существенно затормозили развитие этих языков.

В Новое время славянские народы вошли в состоянии политической зависимости (за исключением России) и глубокого упадка местных языковых традиций (опять же, за исключением русской, а также польской). Дальнейшее развитие языковых процессов происходило под влиянием аналогичных процессов в Европе.

Волна «национальных возрождений» в 19 в. произошла под впечатлением от национального строительства в Западной Европе и была обусловлена стремлением воспроизвести модель европейского национального государства на славянской почве.

Славянские национальные движения носили «освободительный» характер, т.е. были направлены на освобождение от внешней зависимости, как политической, так и культурной, и язык здесь играл одну из ключевых ролей.

Ситуация внешней зависимости и внутренняя слабость славянских культур, многие из которых приходилось воссоздавать почти с нуля, вызвали к жизни панславизм, призванный консолидировать славян для совместной борьбы.

В культурно-языковой сфере также возникли проекты максимального сближения и интеграции славянских народов, вплоть до выработки единого общеславянского языка.

На роль такого языка мог претендовать либо один из живых славянских языков (как правило, русский), либо некий искусственный язык, например, на основе церковнославянского.

Однако эти объединительные проекты так и остались проектами, а верх взяла тенденция к языковому дроблению.

Здесь, опять же, сыграл свою роль пример Европы, где определяющей тенденцией было языковое обособление наций и уход от общего наднационального языка в лице латыни.

Сыграла свою роль и политическая заинтересованность западных игроков, видевших в консолидации славянских народов угрозу своим интересам и стремившихся играть на противоречиях между разными группами славян. А культурно-языковая раздробленность создает благодатную почву для сохранения и воспроизводства таких противоречий.

Эти расчеты во многом оправдались, превратив карту славянского мира в мозаику слабых и крайне разобщенных государств.

Что касается церковнославянского, который многие панслависты видели в качестве общеславянского языка (или основы для такого языка), то его постигла судьба латыни.

Сложившееся в европейской культуре противопоставление «мёртвой, церковной» латыни «живым, народным» языкам, где однозначное предпочтение отдавалось последним, было перенесено и на славянскую почву.

В результате церковнославянский даже в исторически православных странах был оттеснен новыми языками, созданными на основе «народных» диалектов, так и не став основой для общеславянского средства общения.

_________________
Tautos jėga ne jos narių vienodume, o vienybėje siekiant pagrindinio tikslo - Tautos klestėjimo.

Į viršų

Žygeivis

Pranešimo tema: Re: Всеволод Шимов. Европа и славяне - От языкового универсализма к лоскутному одеялу национальных языков

Parašytas: 14 Lie 2016 01:32

Svetainės tvarkdarys

Užsiregistravo: 05 Spa 2006 01:16
Pranešimai: 27122
Miestas: Ignalina

Всеволод Шимов. Язык — великий интегратор. И великий разделитель

http://imhoclub.by/ru/material/jazik_-_ ... integrator

Всеволод Шимов, Беларусь
Доцент кафедры политологии БГУ

Язык является одним из ключевых факторов формирования групповой идентичности у людей.

Язык в человеческой истории играл двоякую, одновременно объединяющую и разделяющую роль.

Язык является основным средством общения между людьми, и именно благодаря языку происходит объединение людей в организованные сообщества.

В то же время множественность языков и возникающие из-за нее языковые барьеры приводят к дроблению людей на относительно изолированные сообщества, неспособные к непосредственной коммуникации.

Таким образом, язык становился одним из ключевых маркеров определения «своих» и «чужих».

В силу двоякой роли языка — «объединителя» и «разделителя» одновременно — отношение к языковой раздробленности также могло быть двояким.

Языковой космополитизм опирается на «объединяющую» функцию языка и направлен на преодоление языковой раздробленности.

Логика развития человеческой цивилизации, направленная на расширяющееся и усложняющееся использование ресурсов во все больших территориальных масштабах, требует координированных совместных усилий большого количества людей.

В этом контексте языковая раздробленность становится тормозом для развития цивилизации. Понимание этого уже в древности отражено в известном мифе о Вавилонском столпотворении.

Стремление вырваться за ограничивающие рамки языковых барьеров уже в древние времена порождало т.н. «универсальные языки», которые выходили далеко за пределы своих изначальных ареалов, формируя коммуникационные пространства, охватывающие обширные территории с большим количеством населения.

С функционированием и распространением этих «универсальных языков» было связано складывание великих цивилизаций прошлого: эллинизированные и латинизированные Ближний Восток и Средиземноморье, арабизация того же Ближнего Востока уже в эпоху распространения ислама, консолидация ханьских племен в великую китайскую цивилизацию на основе иероглифической «конфуцианской» письменной традиции и т.п.

Возникавшие на основе «универсальных языков» культуры обладали высокой престижностью и привлекательностью, что превращало их в «плавильные котлы», в которых частично или полностью ассимилировались многие языки и традиции разнообразных народов, оказавшихся в сфере влияния «универсальной культуры».

В Новое время, с экономической глобализацией и развитием средств сообщения языковой космополитизм вышел на новый уровень, когда всерьез стали обсуждаться перспективы перехода человечества на универсальный всемирный язык, стали разрабатываться проекты искусственных языков, способных претендовать на эту роль.

Язык в его космополитической ипостаси выступает в качестве разрушителя обособленных групповых идентичностей.

Ведь сообщества, ранее изолированные в языковом плане, с переходом на общий язык начинают восприниматься друг другом как «более свои», вплоть до формирования полностью единой идентичности.

Разумеется, так происходит не всегда, и зачастую общность языка не снимает взаимную отчужденность и враждебность, если сохраняются иные разобщающие факторы (к примеру, религия).

Тем не менее, роль языковой ассимиляции как «великого интегратора» несомненна.

С другой стороны, язык всегда был важным инструментом конструирования разного рода изолированных «воображаемых сообществ».

В условиях языкового многообразия язык является одним из наиболее наглядных дифференцирующих маркеров «своих» и «чужих».

Поэтому культивирование языковой обособленности становится важным способом очерчивания границ «своего» сообщества и контролируемых им ресурсов.

Здесь, однако, надо всегда учитывать, что язык, как правило, не является единственным, исчерпывающим маркером и обычно находится в сочетании с какими-либо другими дифференцирующими признаками.

Кроме того, нельзя забывать о существовании иерархий идентичностей, когда группы, на одном уровне воспринимающие друг друга как «чужих», могут вместе с тем входить в более широкое сообщество «своих» по какому-то иному критерию.

Так, «чуждые» друг другу в этноязыковом плане группы могут одновременно быть «своими» по религиозной принадлежности. И, наоборот, языковая общность может сочетаться с рознью по тому же религиозному критерию.

Это будет приводить к сложным и нелинейным отношениям между такого рода группами, где силы взаимного притяжения и отталкивания будут находиться в диалектическом единстве.

Язык может выступать дифференцирующим маркером как на уровне «горизонтальных» (языковые барьеры между этносами), так и на уровне «вертикальных» сообществ.

В последнем случае речь, как правило, идет о домодерных обществах с жесткой социальной иерархией. В таких социумах привилегированные классы стремились подчеркнуть свой статус при помощи особой «корпоративной» культуры, одним из маркеров которой мог становиться и язык, отличающий «аристократов» от «простолюдинов».

В частности, великие «космополитические» языки древности — греческий, латынь и т.п. — за пределами своих «естественных» ареалов обретали преимущественно аристократический характер, ассимилируя в первую очередь привилегированные группы населения, воспринимавшие эти языки как маркер социальной престижности — в противовес «родным» языкам «своих» этносов, которые, напротив, становились атрибутом «низких» сословий.

Аналогичным образом в средние века языковая полонизация западнорусской и литовской аристократии или германизация чешской были обусловлены представлениями о сословной престижности польского/немецкого языков. К этому же ряду явлений относится и франкофония русской аристократии 18-19 вв.

В Новое время возникает такое явление, как языковой национализм.

Нация становится новым типом «воображаемых сообществ» с очень жесткой «горизонтальной» идентичностью.

В рамках национального «горизонтального братства» националисты стремились снять классовые барьеры и антагонизмы (или создать иллюзию их снятия), в том числе путем растворения классовых «субкультур» в рамках тотальной «общенациональной» культуры.

Одним из главнейших маркеров новой идентичности становится «национальный» язык, имеющий внеклассовый характер и объединяющий социальные «низы» и «верхи».

Вместе с тем, в отличие от космополитов Нового времени, мечтавших о формировании «горизонтального братства» в общечеловеческом масштабе, националисты мыслят нацию как сообщество принципиально ограниченное и строящее свою идентичность на противопоставлении себя другим нациям.

В этом контексте особую важность обретает вопрос «национальных» границ, и одним из ключевых критериев их определения становятся границы распространения «национального» языка.

Безусловно, нельзя забывать, что механизмы формирования наций многообразны, и языковая общность далеко не всегда становится основой национальной идентичности. Тем не менее, языковая нация — одна из наиболее распространенных разновидностей «воображаемых сообществ» этого типа.

Формирование наций в Европе происходило в процессе слома средневековых социальных иерархий и сословных перегородок и установления «горизонтальной солидарности» в рамках «национальных» территорий.

Основными выгодополучателями этого становились новые буржуазные элиты, которые благодаря ликвидации сословного неравенства избавлялись от клейма «непривилегированного сословия» и получали возможность отстранить феодальную аристократию от рычагов политического управления.

«Буржуазная» демократия позволяла капиталистическим элитам занять командные высоты не только в экономике, но и в политике.

В то же время принципы равноправия, провозглашенные буржуазными революциями, открывали возможности и для других непривилегированных групп требовать равного участия в распределении социального пирога.

Нация как внесословная общность равноправных граждан и формируемые ей демократические органы власти становились основным механизмом согласования интересов разных социальных групп.

Политический полицентризм Европы, сложившийся задолго до Нового времени, предопределил множественность наций и национальных государств.

Поэтому установление «правильных» межнациональных границ становилось особенно принципиальным вопросом, и язык как один из главных маркеров национальной идентичности играл здесь одну из определяющих ролей.

Проблема, однако, заключалась в том, что языковые границы и идентичности отличались размытостью и нечеткостью, и привести их к «национальному идеалу» было непросто.

«Национальный язык» как унифицированное средство коммуникации создавался вместе с нацией, «перемалывая» и ассимилируя разговорные диалекты, на которых говорило население объединяемых в нацию территорий.

Собственно, именно в рамках национального дискурса возникает сама проблема разграничения понятий языка и диалекта.

Языковая нация, как правило, одновременно является этнической.

Этнос мыслится как естественно сложившееся «горизонтальное» сообщество (одним из ключевых атрибутов которого является язык), «высшей» стадией социально-политического бытия которого и является нация.

Считается, что этнос предшествует нации, является более ранней стадией ее существования.

Однако в реальности этнос как «естественная» основа нации «изобретается» вместе с последней.

На первый взгляд, этнос действительно является одной из древнейших социальных общностей в истории человечества.

О существовании этносов мы узнаем из многочисленных письменных источников древности и средневековья. Характерный пример — упоминавшийся уже миф о вавилонском столпотворении или миф о происхождении народов от сыновей Ноя — Сима, Хама и Иафета.

Однако нельзя забывать, что о существовании этносов до Нового времени мы судим по письменным источникам, а письменная культура в досовременных обществах являлась, по сути, социальной привилегией и уделом привилегированных, «верхних» социальных слоев.

Таким образом, этносы и представления о них были в первую очередь фактом сознания этих, немногочисленных относительно общей численности населения, социальных групп.

По сути, только эти группы и могут быть охарактеризованы как «этнически сознательные».

Если же говорить об основной массе неграмотных «социальных низов», то их представления о своей этнической и языковой принадлежности оставались неопределенными и размытыми.

Этому способствовал преимущественно малоподвижный аграрный уклад, ограничивавший кругозор большинства населения ближайшей сельской округой. В этих социальных условиях представления о таких крупных неконтактных «воображаемых сообществах», как этносы, попросту не имели смысла.

Следствием этого становился локализм сознания, «тутэйшесть», которая фиксировалась в Восточной Европе еще в начале ХХ в.

В рамках этого локального сознания представления о более крупных, неконтактных общностях, к которым принадлежит человек, либо отсутствовали вовсе, либо отличались крайней размытостью и отрывочностью.

Как правило, и эти отрывочные представления были получены от представителей вышестоящих социальных групп — духовенства или аристократии.

Неопределённость этнических идентификаций влекла и неопределенность идентификаций языковых.

Свой язык носитель «тутэйшего» сознания обычно определяет как «наш», «здешний», «простой» (в противовес языку образованных социальных групп).

Ситуация усложняется и тем, что этническое сознание социальных «верхов» (которые, собственно, и продуцировали представления об этносах) также было весьма подвижным.

Как отмечалось выше, социальные элиты нередко меняли «свою» этническую, языковую и культурную идентичность на «чужую» по соображениям социального престижа.

Таким образом, «этносы» до Нового времени представляли собой рыхлые, социально фрагментированные образования с размытыми границами, в рамках которых социальные низы не имели выраженного «этнического» сознания, а «верхи» — могли идентифицировать себя с «чужой» этнической и языковой общностью.

Представления об этносе и «этническом» языке как «объективной» основе нации формировались вместе с самой нацией, в процессе национального строительства.

Задачей этих представлений было интегрировать различные социальные и территориальные группы в единую общность — нацию.

Чувство этнической общности и основанная на ней национальная солидарность должны были разрушить социальные барьеры сословного общества, а также очертить территориальные границы нации.

Национальное строительство, начавшееся на Западе и в той или иной форме затронувшее весь мир, происходило в 18-19 вв. и сопровождалось многочисленными конфликтами как в «вертикальной», так и в «горизонтальной» плоскостях.

Демократическая интеграция социальных «верхов» и «низов» в рамках нации нередко сопровождалась сопротивлением со стороны первых, не желавших расставаться с привычными сословными привилегиями.

В случаях, когда «верхи» принадлежали к «чужой» этноязыковой общности (германизированные/полонизированные/мадьяризированные элиты Богемии, Остзейского края, Литвы, Западной Руси, Словакии), социальный конфликт обретал форму национального.

В этих случаях «нация», формировавшаяся социальными низами и средними слоями, восставала против «предательских» элит, в конечном счете изгоняя их со «своей» территории.

В «горизонтальной» плоскости главным конфликтогенным фактором становился вопрос о национальных границах и, соответственно, национальной принадлежности тех или иных территорий.

Проблемы здесь возникали как в связи со смешанным проживанием разных этнических групп (воспринимаемых как части разных наций) на одной территории, так и спорностью/неопределенностью национальной принадлежности тех или иных этнических групп.

В первом случае итогом таких конфликтов нередко становились массовая депортация, а то и геноцид «неправильного» населения.

Во втором случае речь идет о конкуренции альтернативных национальных проектов, претендующих на одни и те же территории и их население.

Подобная ситуация может возникнуть из-за неочевидности статуса друг относительно друга близкородственных этнических групп, проживающих на сопредельных территориях, когда различия между этими группами могут быть истолкованы как вариации в рамках единой этнонациональной общности или как маркеры принадлежности к разным этносам и, соответственно, нациям.

Языковой вопрос в таких ситуациях обретает одну из главенствующих ролей.

«Национальный» язык сам по себе является искусственным конструктом, который формируется вместе с нацией.

«Национальный» язык предстает как унифицированное средство коммуникации в рамках национального сообщества.

Это нормированный, стандартизованный язык, в основе которого лежит тот или иной разговорный диалект (как правило, столичный), однако в результате литературной обработки и стандартизации этот язык неизбежно в той или иной мере удаляется от своей диалектной первоосновы.

Нередко такой «общенациональный» язык испытывает влияния других наречий и диалектов, подвергается воздействию более «развитых» иностранных языков, из которых заимствуется специальная (иногда частично и общеупотребительная) лексика, терминология и т.п.

Таким образом, возникает дистанция между литературным «национальным» языком и разговорными диалектами.

Эта дистанция может быть различной. Если она невелика, то «национальный» стандарт, как правило, безболезненно ассимилирует диалектные отличия, либо же они сохраняются в том или ином виде, но не воспринимаются как проблема и угроза «национальному единству».

Однако если диалектные отличия от «национального» стандарта довольно глубоки, то может возникнуть вопрос, а не является ли данный диалект отдельным языком, который может обрести самостоятельный национально-литературный стандарт?

В логике языкового национализма общность языка является основой общности политической.

Соответственно, обособление того или иного диалекта в отдельный язык также становится поводом для политических требований: как минимум, национальной автономии, как максимум — самостоятельного государства.

Вот почему оказывается столь конфликтогенным существование на одной территории двух альтернативных проектов национального самоопределения:

— «объединительного», рассматривающего данную территорию, ее население и язык как часть более крупного этнонационального сообщества,

— и «сепаратистского», видящего те же территорию и население в качестве отдельной языковой нации.

_________________
Tautos jėga ne jos narių vienodume, o vienybėje siekiant pagrindinio tikslo - Tautos klestėjimo.

Į viršų

Puslapis 1 iš 1

[ 2 pranešimai(ų) ]

Visos datos yra UTC + 2 valandos [ DST ]

Dabar prisijungę

Vartotojai naršantys šį forumą: Registruotų vartotojų nėra ir 18 svečių

Jūs negalite kurti naujų temų šiame forume
Jūs negalite atsakinėti į temas šiame forume
Jūs negalite redaguoti savo pranešimų šiame forume
Jūs negalite trinti savo pranešimų šiame forume
Jūs negalite prikabinti failų šiame forume

Pereiti į: